Газета День Литературы # 172 (2010 12)
Шрифт:
Для начала заметим, что здесь мы реально имеем дело с альбомом, а не со сборником песен. (Так и просится на язык ввернуть, что в случае "Зебры" есть и "концепция", и "мессидж", но мы сразу соберём эти слова в совок и выбросим.)
Первый трэк ("Ч.б.") – как, к слову, и на прошлой пластинке, – задаёт тональность: "На территории всей страны дальше действовать будем мы".
Пафоса в этих словах ровно столько, сколько надо. Я не раз про это говорил, и повторю ещё раз: так сложилось, что "озвучить" целое поколение людей в "нулевые" пришлось
И то, что для моего (1970-1980 гг. рожд.) поколения выполнили БГ, Цой, Кинчев, Шевчук, Борзыкин, Ревякин, "Хроноп" и "Ноль", для следующего поколения сделали Ноггано, Гуф, "Каста", Нойз МС, "25/17", вся их "Засада" и отчасти Вис Виталис (ориентированный всё-таки на людей чуть более старшего возраста).
Все они "проговорили" и "выговорили" более чем адекватным поколению языком его самость, его сущность, его суть. В каком-то смысле дали поколению словарь. Потому что на языке, при всём уважении, Кинчева ныне происходящее вокруг уже не объяснишь.
В "Ч.б." Бледный понимает, что им "…многие не рады, боятся как черти ладана", – и тут же поясняет: "многих нам не надо, свои поймут главное".
Мне, признаюсь, хотелось бы, чтоб этих "своих" обнаружилось в количестве, хорошо различимом на земле с любой небесной высоты.
Бледный в "Ч.б." очередной раз ставит всё на свои места для политкорректных любителей мутить в мозгах:
Когда позвоночник гнётся – как из пластика,
вместо креста Христа мерещится свастика.
Больше русских детей! –
ведь было бы странно, если б я думал о демографии Таджикистана.
И ведь можно смело предвидеть, что тут тоже иные увидят нетолерантность. В странном мире мы живём всё-таки. В этом мире на одну чашу весов можно положить такое милое и невинное, столь часто употребляемое словосочетание "русский фашизм", а на вторую – страшную, просто ужаснейшую строчку про "демографию Таджикистана", и она сразу перевесит, автоматически определяя её автора как злодея, не так ли?
Вторая вещь, "Берёзовая", устанавливает очередные маяки для тех своих, что заблудились.
А есть места тайные, покрытые тиной,
где нет вай-фая и не ловит мобильный.
Там в зарослях камыша запутаться может душа.
Воздуха полную грудь, к свету греби, поспешай.
Чтобы не попасть в чужие сети – будь внимательным,
утонуть может любой –
Кто верит в Бога – тот выплывет, выстоит.
Моя семья всегда ждёт меня на пристани.
Что до меня, то ясности, переходящей в патетику, в этой песне чуть больше, чем мне хотелось бы. Но, с другой стороны, наверное, нужно, чтоб то, о чём здесь говорят парни из "25/17" – кто-то сегодня говорил вслух и внятно.
От этой вещи – прямая дорогу к убойному трэку "Просыпайтесь!", с весёлыми картинками нашего жития-бытия:
Прострелить башку может мент в супермаркете.
Несогласных под пресс – кровью харкайте!",
– ----
Двести восемьдесят два – статья, как Домоклов меч.
Для порядка, на показ крепостных надо сечь.
И здесь, наконец, возникает – нет, не противоречие, – а размышление о том, как нам выбираться из этого муторного времени.
Потому что сначала Бледный говорит: "Нам есть, что терять, братья и сёстры, просыпайтесь, пока не поздно!" А потом, в следующей песне вступает Ант: "Я не хочу воевать, даю слово переплавить меч в распятье". А шестым трэком идёт мощнейший ремикс цоевской "Мама, мы все тяжело больны", где, в частности, поётся, что "И если к дверям не подходят ключи, то вышиби двери плечом".
От плеча – до меча путь недолог, надо понимать. По крайней мере, куда ближе, чем до распятия.
"Ты должен быть сильным, быть независимым – бейся, иначе зачем тебе быть?" – перефразирует Цоя Бледный.
И в седьмой вещи альбома ("Ржавчина") Бледный прямо говорит: "Правда у каждого своя, я согласен, но язык силы всем предельно ясен".
Это вовсе не значит, что Бледный проповедует исключительно язык силы. Это значит, что он понимает, каким образом устроен мир вокруг, и на что этот мир реагирует.
Но, странная вещь, никакого диссонанса между тем, что произнёс сначала Ант, а потом Бледный – нет вовсе. И даже не хочется объяснять, почему. Если перетирать это в словах – потеряется самое важное.
Мы лучше вернёмся к тому, с чего начали разговор.
Человек ценен не тем, что он линеен, и легко увязывает концы с концами. В человеческие сети конечная истина не ловится, сколько бы мы их не плели.
Человек ценен глубиной своих сомнений. И самый страшный вопрос к себе может оказаться куда более важным, чем самое глубокомысленное объяснение себя.