Газета День Литературы # 179 (2011 7)
Шрифт:
Оттого и вся конструкция раз за разом выходит неполной. Так может быть, весь план сборки, изначально прилагавшийся к "брелку", – ложный? В самой своей основе?
Очень многие публицисты, писатели, даже критики поддаются одному соблазну: пытаются сблизить имидж Захара Прилепина и генеральные смыслы его прозы. А это путь ложный. Публичный деятель Захар Прилепин выглядит на порядок, если не на два порядка проще и понятнее того, что пишет литератор Захар Прилепин. Вроде бы, всё на виду, всё просто, всё прозрачно, чуть ли не напоказ: смотрите, нечего скрывать! Боец ОМОНа, бывший нацбол, молодой русский парень,
Вот оно: детальки от брелка. Не собирается. И происходит разочарование: как же так, отчего ж он не до конца и не во всём патриот? Зачем с либеральными писателями и общественными деятелями хороводит? Почему, раз такой нравственный, про секс так обильно и так откровенно пишет? А правда у него, зачем она ни в какое политическое дело до конца не конвертируется: и туда не уложишь, и отсюда вершки торчат, и вон там корешки не укладываются…
Наконец, сам Прилепин дал подсказку "собирателям брелка", опубликовав превосходное жизнеописание Леонида Леонова в серии ЖЗЛ. Автор постарался "дешифровать" тексты Леонова, вытащить на свет Божий его "огромную игру" с властью и с Богом. Но текст Прилепина в неменьшей степени помогает дешифровать его самого. Главный урок прочтения "Леонида Леонова" – сложность, изощрённость Захара Прилепина.
Такую вещь нельзя сделать, не имея отличной литературной школы, не дотянувшись до высоких этажей интеллектуальной культуры. Прилепин пишет о Леонове, как о человеке, многое спрятавшем "на пятой горизонтали" смыслов. И сам он точно так же прячет механизмы своего литературного успеха "на пятой горизонтали". Нацболовские рубахи, бритый череп, бухло, провинция – всё это правда, но лишь поверхностные её слои. И уж совсем на грани правда и неправды определения "молодой" и "самородок".
Человек сделал первую серьёзную публикацию в 28 лет. Напечатал в идее книги первую вещь, давшую ему громкое имя, в 30. По советскому счёту, это, конечно, "молодой". По счётам литературы 90-х, с её переполненным ветеранским этажом, да, тоже – почти юноша. Но… надо отдавать себе отчёт в двух простых вещах: во-первых, к этому возрасту нетрудно накопить, помимо "жизненного опыта", ещё и очень значительный опыт литературной работы; во-вторых, тридцать лет – возраст зрелости, и только в литературной иерархии до сих пор про тридцатилетнего мужика могут сказать: "молодой". На втором плане имеется в виду: он – молодой, стало быть, и мы, люди пенсионного возраста, ещё не очень старые…
"Самородок" получил образование на филфаке Нижегородского университета, принял участие во множестве крупных совещаний "молодых" писателей, прекрасно ориентируется и в классической литературе, и в авангарде.
Многих вводит в заблуждение материал, на котором построены романы Прилепина, да ещё его "лирические герои", в которых многие хотят увидеть высокую степень авторизации. Роман "Патологии" сделан на материале русско-чеченской войны, которой самому автору пришлось нахлебаться вдоволь. Какая-нибудь святая простота, вроде Льва Данилкина, выносит вердикт: "Прилепин хороший писатель про войну".
И так – большинство. "Самый честный роман про войну"… "а какие там батальные сцены!" Владимир Бондаренко уже замечает, что помимо самого точно схваченного "антуража" в "патологиях"
Нельзя судить "Патологии" по меркам романа "молодого" писателя "про войну". Это в чисто литературном смысле очень сложная вещь зрелого автора, мастера – с первой крупной вещи.
Солдатский язык и простота мужицкого быта не должны затемнять всю сложность художественных механизмом этого текста.
Главный герой живёт в двух реальностях: настоящее – мука, каждодневное испытание ужасом и болью; прошлое – рай, из которого он был изгнан из-за недостатка любви и умения прощать.
Да и была в этом раю червоточина: возлюбленная главного героя успела до него узнать четверть сотни мужчин, а это… это неправильно, в этом нет чистоты, потребной для нормальной жизни.
В романе есть второстепенный персонаж, тем не менее, исключительно важный для понимания всей книги, -- Монах. Омоновец, солдат, прибывший в Чечню с пониманием того, что убивать грешно. Именно он в разговорах с другими бойцами и, в частности, с главным героем, демонстрирует христианское мировидение. Блуд – грех. Мужчина должен быть соединён с женщиной браком, а не одними лишь восторгами ложа. Он очень неудобен, этот Монах. Другие сторонятся его, как, до поры до времени, и центральный персонаж.
Почему?
До потому что отряд ОМОНа, приехавший в Чечню, представляет весь русский народ. Это коллективный потрет.
И собраны русские на огромном ковчеге – в здании школы, из которой сделали базу. Народ, изначально здоровый, явился в наше время порченым, с уймой червоточин. У каждого – своя. И высота христианства мало для кого достижима. Рядом с Монахом остальные мощно чувствуют свои грехи, свои душевные слабости, но не позволяют себе признаться в них: неудобно, больно! Вот в этом заключается большая честность Прилепина, а не в живописании ужасов войны. Признаться, что твой народ, горячо любимый, родной, загрязнился – очень трудно…
Весь народ и проходит через горнило огненного испытания, страдает, гибнет… Прилепин дарует надежду: многое и многие погибнут, на сей раз ковчег – слишком много, – так ласково, как было при Ное, уже не будет, но… некоторые всё-таки спасутся. Обязательно спасутся.
И первый эпизод, когда главный герой чудом спасается с маленькой девочкой из тонущей машины (а все прочие умирают) поставлен в прямую связь с последними страницами романа: там тоже уцелели (спаслись!) немногие.