Газета День Литературы # 179 (2011 7)
Шрифт:
Кресты не пустят корни,
Но нас оберегут.
Слежу я за полётом,
Всему своя стезя.
Летит пчела – а сотам
За нею вслед нельзя.
Лёт в небе лебединый
Приостановит ход –
И над родной равниной
Не всё в России осень,
Настанет и весна.
Земля заплодоносит,
Для Бога спасена!
Марина СТРУКОВА НЕ ОПРАВДЫВАЮСЬ... НЕ ОТРЕКАЮСЬ...
(ОТРЫВОК ИЗ НОВОГО РОМАНА)
Я угодил под пули второй раз в жизни. Первый раз были наши с Игорем шуточные расстрелы в карьере, когда один стоял у откоса, а другой целился так, чтобы попасть в мишень рядом. Но сейчас я пытался уйти от настоящей смерти.
Акаёмов ведёт машину быстро, в темноте мелькают вспышки реклам, цепи огней – окна, блики светофоров; драйв, это круто, даже весело, если бы не рука... Павел хмурится, бросая взгляд в зеркало над лобовым стеклом, я снимаю с предохранителя ствол.
– За нами, – я поднимаю глаза, в зеркале мигают фары. Когда переезжаем мост у Лужников, слышу очередь, мгновенная вспышка, машина виляет, вылетает на обочину, останавливается, уткнувшись в витую решетку, за которой белеют стволы берёз. Он распахивает дверцу, мы вываливаемся из машины, он тащит меня вниз:
– Мозги вышибут.
Визжат тормоза, преследователи тоже останавливаются, и над головами – веером очередь.
Акаёмов выхватывает из-под сиденья автомат.
Мы между решёткой и нашей машиной – некуда деться, он стреляет поверх машины. Я тоже стреляю, но понимаю, что луплю в молоко. Стрельба по мишеням – это не бешеная пальба на улице. Всё стихает. Мы должны рискнуть.
– Куда? Идиот!
– Ты их замочил.
Два тела лежат на асфальте за чужой машиной. Мы садимся в неё.
– Круто, как ты всех уделал. Я ни в кого не попал.
– Бездарь! – Акаёмов разворачивает джип.
– Умный, б...ь! Сам бы и руководил операцией.
– Теперь мог бы, засветился. Плевать, не всю жизнь торчать у компьютера.
Вдруг понимаю, что на его месте пожалел бы, что связался со мной. Рукав куртки тяжёлый и липкий от крови. Озноб.
– Не страшно.
– Спасибо за информацию, – огрызается он. – Кажется, за нами опять "хвост".
Мы в каком-то переулке. Машина останавливается. Павел безуспешно пытается завести, матерится, затем дёргает
– Выметаемся.
Бежим в разные стороны. Я останавливаюсь, прислушиваюсь. Где-то позади чётко щёлкают несколько выстрелов. Вокруг обшарпанные стены, тёмные провалы арок, мусорные баки, вверху несколько освещённых окон – там живут обычные люди, народ, которому я служу, народ, которому плевать на меня… Не могу, не хочу уходить, не зная, что случилось с Павлом. Забиваюсь в какую-то подвальную дверь, в кромешной тьме перезаряжаю пистолет на ощупь; тонкий луч пробивается через дыру от выломанного замка. Вынимаю мобильник. Нажав на кнопку, вижу цифры – 2.40. Ещё пять, ещё десять минут жду, сцепив зубы. Решительно выхожу. Иду осторожно, напряжённо вглядываюсь в провалы переулков. Где же он? Где эти люди?
У меня удушье. Но я не боюсь. Это фильм. Мне кажется, что вижу всё на экране, вот переулок, вот машина с распахнутыми дверцами.
– Эй, – окликает кто-то тихо. Вглядевшись в сумрак подъезда дома, видимо, обречённого на снос, я заметил Акаёмова. Павел сидел на пыльной лестнице, привалившись плечом к прутьям перил. Я подошёл и понял, что он ранен. Акаёмов поднял глаза.
– Хотел доказательств? Вот тебе доказательство, – он плюнул кровью на асфальт. – А теперь вали отсюда.
– Вместе уйдём. – Хочу помочь подняться, он резко отталкивает:
– Ты сам ранен. Нас возьмут, и всё будет зря, всё, что делали – рухнет.
У меня темнеет в глазах, опираюсь о стену. Потеря крови.
– Павел Анатольевич, – вдруг понимаю, что больше не увижу Акаёмова, и надо сказать что-то важное, решающее, наверное, самым важным было это: – Павел Анатольевич, я вам верю.
– Да, Тимур, знаю.
Поворачиваюсь и быстро иду, эта быстрота относительна, потому что слабею с каждой минутой. С ужасом думаю, что если сейчас упаду и сердобольные прохожие отправят в больницу, там меня и заметут. Твою мать!.. Вспоминаю слова Акаёмова о том, что на допросе в наше время не помогут ни мужество, ни терпение, там тебя, возможно, не будут бить, просто всадят дозу препарата, который развязывает язык, и человек как ребёнок или слабоумный выбалтывает всё, что нужно и не нужно следователю. "Я даже за себя не ручаюсь в этом случае, за тебя тем более, понимаешь?" – прямо признался Павел ещё в начале нашего знакомства, оправдывая то, что многое скрывал от меня, заставляя действовать вслепую. Но ощущение, что мной манипулируют, лишало энтузиазма и уверенности в том, что поступаю правильно, сотрудничая с Акаёмовым. Поэтому частями я выпытывал у него правду, и он рассказывал.
– Заместитель твоего бывшего вождя Дубровина – Шамкин – мой единомышленник. Он, занимаясь охранным бизнесом, финансировал партию Дубровина, и тот приблизил его, сделал заместителем. Шамкин – дипломат по натуре и патриот из умеренных, он искренне считал, что действует в интересах народа, занимаясь реставрацией церквей, организацией крестных ходов, пропагандой православия, изданием всей это макулатуры про грядущий Апокалипсис. Шамкин посетовал на твоё самоуправство, мол, талантливый парень, жжёт, как говорится, в своих статьях, но нарывается, нарывается, партию может подставить. И я посоветовал избавиться от тебя.