Газета День Литературы # 74 (2002 10)
Шрифт:
Высший идеал его: святость, отречение, аскетизм, самоотвержение во Христе — доступен немногим. Всем доступна только самая низшая ступень — возможность посредством веры и покаяния избавиться от адской муки за гробом. И больше ничего!
"Званых много, — но избранных мало"!"
Разъяснение Константина Леонтьева любопытно тем, что не только (холодным душем!) отрезвляет ожидающих лёгкого достижения самого высокого духовного совершенства среди обширного круга верующих, но и, кроме того, подаёт некоторые надежды идущим к Богу окольными дорогами, поскольку показывает, что Порядок, вносимый
Рассуждения автора разбираемой статьи о русском нацио-центризме невольно заставляют вспомнить двух современных классиков: покойного В.П. Астафьева и ныне здравствующего (пусть и не всеми признаваемого!) А.И. Солженицына.
Как ни странно, Владимир Григорьевич в этой статье очень похож на позднего Астафьева, который в русском человеке видел чуть ли не фашиста. Разница лишь в том, что Виктор Петрович, говоря об этом во всеуслышание, как бы "стучал" на свой народ. А В.Г. Бондаренко, выставляя на показ подлые черты современного русского человека, его отделённость от остального человечества, не "стучит", а как бы запугивает правителей и другие народы-обидчики, одновременно воодушевляя и подбадривая самих русских.
Второй современный классик приходит на ум в связи с названием одной из последних своих работ: "Двести лет вместе". Обращаясь к В.Г. Бондаренко, так и хочется воскликнуть: ну, уж если двести лет были вместе, то как может случиться, что завтра мы вдруг окажемся врозь? Тут уж никакой нацио-центризм не поможет! Посему будущее русского народа никак нельзя мыслить изолированным от судьбы народа еврейского. И эти лукавые определения типа "русский" космос, "русский" атом и т.д. давно уже набили оскомину.
Впрочем, если взглянуть на дело с другой стороны, то, возможно, именно тесная переплетённость судеб русских и евреев на просторах России в двадцатом столетии (причём с явным преобладанием последних во всех верхних слоях общества!) как раз и толкает русских к сладостным (хотя и несбыточным) мечтам о нацио-центризме. А столь долгожданное (ещё со времён Апостолов!) массовое обращение ко Христу потомков древних иудеев в постперестроечной России да ещё с неконтролируемым бурным ростом их доли среди священства — не приводит ли оно, как кем-то уже отмечалось ранее, к выдавливанию русских назад в язычество? Во всяком случае, в статье В.Г. Бондаренко (несмотря на декларации о необходимости и ценности неукоснительной верности Православию!) влияние данных тенденций весьма заметно.
И всё же, не отрицая положительного значения такого важного ресурса, как свойственная русским неопределённость в намерениях и действиях, не стоит отбрасывать возможность прогноза на будущее. Не нужно забывать, что тот же Константин Леонтьев показал примеры неправдоподобной точности предсказаний, сделанных им без всяких отступлений от православного вероучения. В этой связи и актуальная тема соотношения иудаизма и Православия должна глубже и шире исследоваться в традициях русской духовной мысли. Отказ от этого в пользу концентрации всех сил и средств на создании противовеса "идущим вместе" в виде "блюющих вместе" (или "читающих вместе" блевотину Сорокина) может в итоге лишь подорвать идеологическую базу русского сопротивления.
Виктор Широков НЕПРИЧЁСАННЫЙ БЁРНС
Автор предисловия и одновременно составитель и комментатор, сам известный переводчик и историк российской школы поэтического перевода (последнее время еще и прозаик), Евгений Витковский аргументированно мотивировал причины исключения переводов Маршака: не только советизированное "высветление" бернсовских образов и "облагораживание" грубой и резкой речи шотландского барда, но и его нередкое политизирование в угоду тогдашней всесильной цензуре. От себя добавлю: если вчитаться в билингвальный том, изданный лет тридцать тому назад "Прогрессом", то порой и об эквилинеарности маршаковских переводов говорить не приходится.
Что ж, мифотворчество в советской литературе было распространено не менее, нежели в нынешней, когда и псевдодемократы и их патриотически настроенные оппоненты создают свои проскрипционные списки, строят краткосрочные карточные домики якобы школ и традиций.
Я же, как завзятый читатель, радуюсь, что наконец-то стали доступными переводы недооцененного до сих пор С.Петрова, с удовольствием вглядываюсь в неувядшие работы М.Михайлова и Т.Щепкиной-Куперник, внимательно следую за новонайденными соответствиями В.Рогова, М.Бородицкой и Е.Фельдмана.
Первая книга Бернса, 44 стихотворения, написанные в основном на шотландском диалекте, вышла в июле 1786 года в городке Килмарноке. Через полгода в Эдинбурге вышло расширенное издание книги, распроданное чуть ли не за один день. Поэт получил гонорар в 20 фунтов, что тогда равнялось тройному годовому заработку шотландского крестьянина. К тому же Бернса уже принимали в масонских ложах и домах состоятельных людей, и поэт только сочинял стихи о плуге да пашне, а сам путешествовал по Шотландии, собирая фольклор и сочиняя свои новые стихотворения, а между делом потребляя различные алкогольные напитки. Из Эдинбурга он уехал, женился на Джин Армор (от которой уже имел двоих детей до официального брака), купил ферму Эллисленд, но вскоре перебрался в крупнейший тогда шотландский порт Дамфриз, где стал акцизным чиновником — ведь в чем-чем, а в виски и бренди поэт понимал толк. Прожил с таким режимом поэт по-пушкински мало, умер от ревматизма сердца. Е.Витковский горько пошутил, мол, начав литературную карьеру поэтом-пахарем, Бернс закончил ее поэтом-мытарем. Однако вернемся к литературе.
Хотелось бы особенно акцентировать совершенно необходимое появление в приложениях к последним изданиям Р.Бернса стихотворения Роберта Фергюсона, шотландского гения, прожившего совсем уж по-лермонтовски классически мало, предтечу Бернса, а затем и Китса, мастерски переведенных О.Кольцовой и А.Эппелем, а также две статьи о Бернсе в "риполовской" книге ("РИПОЛ КЛАССИК", М.: 1999. — 704 с.), принадлежащих перу Вальтера Скотта и Роберта Л. Стивенсона.
Ваш покорный слуга также принял посильное и позволенное основателями изданий участие в воссоздании бернсовских шедевров, часть из которых в моем переводе публикуется сегодня впервые.