Газета День Литературы # 77 (2003 1)
Шрифт:
Вечером Гаврилов решил ознакомиться с этой самой продукцией. Полистал роман местного классика еще с застойных времен и отбросил: "Матерый графоманище!". Полистал сборник рассказов писателя-дебютанта и тоже отбросил: "Молодой графоман...".
В конце концов добрался до "Венка" — "скромной дани, как было указано в аннотации, уважения и благодарности учителю и недостижимому примеру Александру Сергеевичу Пушкину со Средневолжской земли".
"Н-да", — безрадостно, предчувствуя качество опусов, вздохнул Гаврилов и с трудом погрузился в чтение, твердо решив осилить все сто шестьдесят
Он читал, и родители до поздней ночи слышали из его комнатки сдавленные, болезненные восклицания: "Боже мой, да как же не стыдно?! Как вам не стыдно-то?! Пушкин в гробу извертелся ведь! О боже мой!..".
Не стоит и детализировать, с каким тяжелым сердцем Станислав Олегович покидал свою родину. Насколько он был раздосадован, обижен, оскорблен даже. Ведь это как-никак была его колыбель, здесь навсегда оставалась часть его жизни, души, он по-своему любил и город, и людей, его населяющих. Но любил не слепо, любовь не могла победить рассудок, да он бы и не допустил... Впрочем, мрачные чувства, догадался Гаврилов, несмотря ни на что благотворны — это бесспорная и существенная подзарядка для его борьбы.
Вернувшись в Москву, он первым делом, по горячим следам, написал объемную (на четырнадцать журнальных полос, с подробными комментариями) статью о впечатлениях от своей поездки, о состоянии российской провинции, о деградации тамошней интеллигенции... Вскоре после опубликования на адрес редакции и самого Гаврилова стали поступать возмущенные письма, а то и попросту угрозы и оскорбления, где самыми мягкими выражениями были, к примеру, такие: "откровенный предатель", "бессовестный клеветник", "зажравшийся на московских хлебах доцент-недоучка", "подонок". А от родителей пришла отчаянная телеграмма: "Сынок, что ты наделал! С нами все здороваться перестали".
До слез мучительно было читать эти послания, а особенно телеграмму Гаврилову, но он не мог поступить иначе — не сказать всей правды. Ведь ради правды он и находился на этой земле.
И в августе 1999 года Станислав Олегович приступил к созданию основного труда своей жизни, в коем решился собрать воедино все наработки, все факты, размышления, идеи по определенной проблеме, по той самой, что беспокоила, не позволяя ни на минуту расслабиться, все три десятилетия его сознательного существования.
Наметив план труда, он задумался о названии. В голове его, точно в памяти новейшего компьютера, сохранились — и одно за другим, без промедлений, высвечивались — сотни заголовков его статей, эссе и рецензий, даже двадцатистраничных заметочек, но ни одно, естественно, не подходило; это были именно названия для мелких форм, а будущая книга должна стать настолько многогранным и всеобъемлющим трудом, на какой русская философия со времен Николая Бердяева не отваживалась, да и вряд ли, судя по всему, в скором времени отважится...
И немудрено, что название подобрать оказалось мучительно сложно. В конце концов Станислав Олегович просто записал в столбик десяток наиболее подходящих, из которых в будущем, может быть, он что-то выберет.
"Шариковы: 150 миллионов";
"Швондеры";
"Жадная гадина" (позаимствовал из статьи своего друга и соратника Зверева);
"Империя мелкой сволочи"...
"Скоты" и "Скотьё".
Каждый раз, садясь за работу, он шептал фразу из когда-то где-то услышанной молитвы: "Господи, благодарю тебя, что я не такой, как все!".
Но книга продвигалась медленно, впрочем, как и предполагал Гаврилов. И причина была не только в массе побочных, отвлекающих от главного дел, но и в том, что требовалось собрать, систематизировать огромнейший материал, перелопатить всю русскую (да и мировую) историю, философские трактаты, литературную классику. Спасибо, помогали жена и интернет, а то бы ему пришлось совсем худо...
И тут еще, так пугающе неожиданно, хотя как и положено им происходить, случилась катастрофа мирового масштаба. 11 сентября 2001 года. День, ставший для каждого порядочного человека днем траура и скорби.
Гаврилова до глубины души потрясло унижение Соединенных Штатов Америки — гибели символов ее мощи, энергии, ее величия.
Первым эмоциональным порывом Станислава Олеговича было на все сбережения купить алых роз и отвезти к стенам американского посольства, что так гордо возвышается и радушно золотится на фоне серых зданий и вечно хмурого московского неба, и которое в последние годы столько раз подвергалось варварским нападениям озлобленного быдла по любому, самому ничтожному поводу... Но, поразмыслив логически, Гаврилов отказался от цветов — детям необходима была новая зимняя одежда, а покупать несколько розочек показалось глупо. Да к тому же и без него уже вечером всю незащищенную трехметровой оградой из стальных прутьев стену у посольства завалили живыми цветами.
Второй порыв случился на следующий день.
Глубоко задумавшись о трагедии, Станислав Олегович шел читать лекцию, и тут ему прямо в лицо сунули размноженную на ксероксе бумажку с огромными буквами заголовка "Таран — оружие героев!". Машинально он принял листовку, заметил и лицо подавшего, низкорослого, худого подростка с прыщевой сыпью на лбу и щеках. И пока соображал, что значит "Таран...", подросток посеменил по улице дальше.
"А-а, так это про это!" — догадался наконец Гаврилов, и его догадка тут же подтвердилась наугад выхваченной строчкой из текста листовки: "Героический подвиг не смирившихся с бандитским диктатом Соединенных ША"... Хрустнув зубами, измяв бумажонку, Станислав Олегович бросился за прыщеватым. "Догнать! Отобрать! Наказать паршивца!" — стучала в мозгу кипящая кровь.
Да, в тот момент он был готов одним ударом размозжить недоумку башку. Мало что всяческие дикари вроде иракцев, египтян, сербов лезут от радости в телекамеры, так еще и у нас, в самом сердце России, прямо на Пресне, средь бела дня!..
"Вот он... — Станислав Олегович уже потянул правую руку за спину, чтоб дать кулаку разгон, и тут увидел еще нескольких с пачками таких же листовок. Но эти были не столь тщедушны, как прыщеватый... Он остановился, решив оценить обстановку. Что делать? Одному с такой сворой не справиться. А если призвать прохожих? Хм, да ведь большинство из них с первого взгляда — чистокровные низовые. Подай голос, обозначься, кто ты, и тут же набросятся, зарычат, растерзают... Чуть не плача, Гаврилов поплелся к своему Свободному университету.