Газета День Литературы # 88 (2004 12)
Шрифт:
Погружаясь в поэтический мир автора (а многие стихи воссоздать по-русски помог признанный мастер русской философской поэзии Юрий Поликарпович Кузнецов), вспоминаешь основанный в Багдаде "Дом мудрости" с огромной библиотекой (к великой печали, разоренной в наше время). Этот очаг книжной духовности еще в начале IХ века стал главным переводческим центром произведений античных мыслителей на арабский язык, впрочем, как и "Дом знаний" в Каире, обладавший уже в XI столетии уникальным собранием религиозной и научной литературы.
Особенно созвучны стихи Годжи Халида средневековой восточной миниатюре, динамичной,
Убеждена — когда-нибудь пейзажная лирика Годжи Халида (стихотворения "Медовые пчелы", "Поселок бабочек", "Весна", "Осенняя вода", Снопы света") будет проиллюстрирована миниатюрами знаменитой ширазской школы, возникшей в городе на юге Ирана, где родились великие Саади и Хафиз. Ибо редкое в наши дни ощущение души, трепещущей от стихов, естественно одухотворяющей природную красоту, — эмоциональный стержень стихов Годжи Халида. Живет это ощущение и в одиннадцати пейзажных миниатюрах, украсивших в 1998 году "Антологию персидской поэзии".
Читая праздничное, весеннее стихотворение Годжи Халида "Поселок бабочек", возвращаешься мыслью к словам сирийского поэта Х века, утверждавшего, что любое время года "превосходит лучезарная весна: она приносит цветы и свет. Тогда земля — яхонт, воздух — хрусталь". А драматический финал стихотворения Годжи Халида "Дождь ночной — из моих воспоминаний" заставляет вспомнить трагический образ ночи, возникший в газелях Алишера Навои (1441-1501): "То — ночь измен? Что ширь небес в дым стонов облеклась…", "Всю ночь он стонет до зари в мученьях и кручине…" (перевод С.Иванова).
При этом Годжа Халид избирателен и осторожен в своем следовании поэтической восточной традиции: он избегает цветистости и ритуальных красивостей. Строгость и благородная простота его стихов, убедительная точность пластично вписанной в поэтическую ткань живой детали, афористичность и лаконизм — следствие многолетней учебы поэта у поэтических авторитетов Европы, у гениальных славянских витязей Федора Тютчева и Афанасия Фета, Сергея Есенина и Николая Рубцова, чьи стихи благодаря таланту Годжи Халида обрели новую жизнь на азербайджанском языке.
Этот уникальный синтез — изощренной поэтической культуры Востока, славянской духовности и развитой поэтической интуиции — дает удивительный творческий результат в лучших стихах Годжи Халида.
Лола ЗВОНАРЁВА
Александр ТРАПЕЗНИКОВ ДВА РАССКАЗА
"ПРОЩАЙ,
Начиналось всё милее некуда. Стояли три человека у ларька и тянули пиво. Разговор, как водится, был ни о чем, скакал с одной темы на другую. Тут, конечно же, и футбол, и политика, и женщины, и вчерашняя пьянка. Темы вечные, неискоренимые. Они, эти трое, были приятелями, жили по соседству. Каждому лет под пятьдесят, жизнь на излете. Но хотелось думать, что впереди еще много всяких приятных сюрпризов, радостных мелочей и неожиданных встреч. Вот только встречи со смертью никак не ожидалось, не вписывалась она как-то в их стройный план очередного пятилетнего развития бытия. Хотя именно вчерашний загул и был связан с похоронами — умер еще один их сосед-приятель и был погребен с отданием всех почестей, но об усопшем теперь как-то не хотелось вспоминать, дабы не тревожить его, покуда не отлетевшую, и свои души, не ворошить былое. Умер Максим — и хрен с ним, как говорится. Да и апрельское солнце припекало так ласково, нежно, что сердиться на мир и его законы было невмоготу; напротив, мир этот желалось объять и принять со всеми его недостатками и несовершенствами. Как любимую, по коварную жену, изменяющую с первым встречным. Другой нету. Не с костлявой же обручаться? Пока что ей и Максима хватит.
Из этой троицы один был длинен и худ, существовал на то, что сдавал половину своей квартиры в наём. Второй малевал афиши в местном кинотеатре, имел от природы звероподобную внешность, но был добрейшим парнем. Третий пописывал стихи и даже где-то печатался, а подрабатывал дворником и, как положено служителю метлы и музы, носил бороду. Сегодня у всех было какое-то особенно ёрническое настроение, незлобиво подшучивали друг над другом, старательно валяли дурака. Возможно, чтобы доказать самим себе, что еще живы, еще существуют, даже пьют вполне свежее пиво с воблой, которыми на том свете, может, и обнесут. Не знали, что та самая роковая и неожиданная встреча уже грядет с минуты на минуту.
— Что-то мы много смеемся, — произнес поэт-дворник. — Не к добру. Горе вам, смеющиеся ныне — сказано в библии.
Тут к ним и подошел потрепанного вида мужчина в очках. На шее намотан шарф, куртка хоть и старая, но кожаная. И вообще, во всем облике следы какого-то былого преуспеяния. Испросив разрешения, поставил кружку на стойку, достал из кармана бутерброд с сыром. Контакты возле пивных завязываются всегда быстро и непринужденно. Не прошло и пяти минут, как новый фигурант уже влился в общую беседу, рассказал пару анекдотов, со всеми перезнакомился, назвал и свое имя: Володя. А еще через какое-то время поведал, что он — бывший научный сотрудник, нынче, естественно, безработный, живет с матушкой, жена от него ушла, а сюда приезжает за три автобусных остановки, поскольку пива дешевле в районе нет.
— Отчего же жена-то ушла? — спросил длинный квартиросдатчик.
— Так я ведь никто, — отозвался Володя. — Одна видимость.
Глаза у него за стеклами очков доверчиво поблескивали, А улыбался столь радостно, словно наконец-то старых знакомых встретил.
— Ну что же, господа офицеры,— изрек художник-оформитель,— пора, думаю, водку брать.
Вопрос об этом и не обсуждался. Не так русский человек устроен, чтобы останавливаться на полдороге. А новый знакомец просто жаждал продолжения банкета. Скинулись и пошли.