Газета "Своими Именами" №4 от 21.01.2014
Шрифт:
Убеждённый в правоте своей оценки, он прямиком назвал отца и мать автора статьи «предателями». А так нельзя. «Право» на получение данного «звания» должен утвердить суд. А до суда — швырни категоричность в ту самую «надлежащую волну» и используй обороты-обереги вроде: «по моему мнению», «как мне кажется», «на мой взгляд» и т.п. Азбука! Вот так и возникло то угарное дело, изнуряющее тело и душу. И тогда ещё вполне здоровый мужик-ответчик вдруг обессилел и рухнул на пол. И разорвалась внутри него как бы граната, полыхнувшая жгучим огнём. С жестокими последствиями для здоровья. И «на своей крови» Н. Кузьмин создаёт повесть-анафему, в которой расшифровал коварные ходы-переходы богоизбранных мудрецов-прохиндеев. Под названием «Из защитников
Скажи мне, кто тебя защищает, и я точно пойму, кто ты есть. На защите Н. Кузьмина, а стало быть, чести и достоинства журнала-патриота непреклонно стоял его главный редактор, замечательный писатель Анатолий Иванов. Он был одним из тех безупречных, несокрушимых, советских по духу людей, которые не верили, будто «тени» сионо-фашистов просто и легко «исчезнут в полдень». Н. Кузьмин в повести «Фашизм по заказу», написанной им в 1995 году: «Мне сильно повезло, что под закат жизни довелось оказаться плечом к плечу с людьми, которых не согнули ни мерзости «перестройки», ни козни «демократов», ни сама смрадная атмосфера оккупированной страны. Во времена великих национальных бедствий дружба таких несгибаемых людей поистине бесценна.
…«Перестройка» нисколько не согнула главного редактора «Молодой гвардии». Наоборот, именно в эти годы, на фоне массового предательства, он проявил свой несокрушимый характер и стал настоящим командиром партизанского отряда, носящего название героических подпольщиков из Краснодона.
А. Иванов отвергал примитивный бытовой антисемитизм, но убеждённым антисионистом он был всегда!
Понаблюдав за ликованием курчавеньких «прорабов», А. Иванов бесстрашно ахнул по ним из орудия крупного калибра: в одном из номеров «Молодой гвардии» появились пресловутые «Протоколы сионских мудрецов». Этот исторический документ был напечатан для образования молодёжи. Пусть прочитают и убедятся, что «Протоколы» никакая не фальшивка, а тщательно разработанный план Сиона против нашего народа. Проклятая «перестройка» — заключительная фаза в осуществлении этого сатанинского плана.
…Прошло около месяца после появления «Протоколов», как дочь А. Иванова, прелестная молодая женщина, была убита. Преступление свершилось в самом центре Москвы, в полдень.
Хоронить детей невыносимо. Анатолий оставался твёрд по-прежнему. «Гвозди бы делать из этих людей…» Уже смертельно заболев, он, стиснув зубы, дописывал сценарий фильма «Ермак»…
С плохо действующей правой рукой Николай Кузьмин ярился: «Вот ведь не могу печатать! Господь! Ну дай мне силы хоть на месяц!» А так — ничего ни у кого не просил. В его прихожей плотно, аккуратно обёрнутое плащом, таилось нечто. Я спросила: «А что там у вас, Николай Павлович?» «Мой костюм для похорон».
Как возникают ангелы-хранители? Вроде бы «вдруг». Но не совсем так. Ещё один ангел-хранитель возник тогда, когда, казалось, вот-вот «демократические» «правдолюбцы» закуют почему-то всё не подыхающего «молодогвардейца» в кандалы. В образе молодого писателя Виталия Носкова. Он недоумевал, мол, почему же ни суд, ни прокуратура не поинтересовались архивами Краснодарского края? Мол, не может быть, чтобы там ничего не сохранилось! И отправился в Краснодар. И не сразу, но сумел заполучить там столь желанную серенькую папку с документами давних, начала сороковых лет. Где находились те самые «бумажки» — справки и пр., что легко подтверждали праведность оценки Н. Кузьминым того самого «благородного семейства». Да, предатели! Да, прохвосты! Да, «честняга»-журналист скрыл тот факт, что папа его был осуждён как вор при Советской власти, а потом блаженствовал при фашистах. Заодно с мамашей. Как староста «кубика» она докладывала немецким гаулейтерам, типа: «Прошу Вашего Величества разобрать дело Глушенко, т.к. он при Советах работал…»
А ведь преступление Николая Кузьмина судейские заступники сформулировали с едва скрытой ненавистью к патриоту-«молодогвардейцу», приписав ему: «Низменное
Я пока не видела «живьём» Виталия Носкова. Он не всегда живёт в Москве. Но я прочитала его удивительную книгу, насыщенную таким беззаветным человеколюбием, такой потрясающей правдивостью… И название-то у неё уж до того пронзительное, враз режущее по сердцу — «Любите нас, пока мы живы…» Обозреватель газеты «Щит и меч», он выезжал в длительные командировки в Чечню и Дагестан. Был участником спецопераций в Кизляре и Первомайском, мартовских боёв в Грозном в 1996 году, операций по освобождению военнопленных. Лауреат многих премий, награждён орденом Мужества… Это — если бегло, лоскутно. А ещё писатель-воин ни на какие подарки от нынешнего «рынка» не рассчитывает, а спокойно, «старомодно» признаёт: «Литература — это сегодня не повод зарабатывать, а скорее служение».
Да, такого защитника удостоится не каждый. От Кузьмина отступились, судья объявила, что государство его амнистировало.
— А судимость будет висеть? — поинтересовался писатель.
— Какая судимость? Суда-то нет.
Вмешалась адвокат:
— Соглашайтесь! Надо и о себе подумать. Представляете их радость, если вас трахнет инсульт?
…А я-то тут при чём? Если в 1987 году решила раз-навсегда: «Хам! И точка. И даже ни одну его книжку не открою. Что он, такой, может написать? Ерунду всякую». Случилось это в Берлине, куда я прилетела по приглашению издательства «Aufbau Verlag» на книжную ярмарку. Некий Н. Кузьмин летел вместе со мной по каким-то своим делам. Седой мужик со старой спортивной сумкой. Решила: «За шнапсом. В Союзе-то «сухой закон». Потом узнаю: в Веймар, выступить в нашей воинской части и взять горсть земли с могилы сына И.Г. Падерина. Иван Григорьевич после войны был комендантом Веймара. Его пятилетнего сына то ли случайно, то ли не очень задавил машиной немец.
Ну, значит, выдали мне за роман марки и помчалась я в магазин покупать детям, родственникам, знакомым всяко-разное. Ну и тащу изо всех сил тяжёлый чемодан. А на парапете, средь площади, вижу, сидит бездельно мой попутчик. Но я ещё не в курсе, до чего он не любит «баб», тем более пишущих, да вдобавок «тряпичниц». Подивилась — не встал, не бросился помогать. Сделала вид, что не заметила ни его, ни эдакого презрительно-хлёсткого взгляда прищуренных глаз. Задрала подбородок и прошествовала мимо, дырявя острыми каблуками берлинский асфальт.
А судьба-то причудлива, игрива… Прошло… восемнадцать лет. И вдруг… «Лиля, читай, читай! Какой писатель! Не оторвёшься!» Не поддалась, чтоб сразу. Поставила подаренную книгу на полку, занялась неотложными делами. Когда же открыла, а это было «Возмездие», публицистика, подноготная правда, как её понимает истово болеющий за Отечество человек. Свой! Абсолютно свой! А ещё эта чарующая энергия мысли, мастерская, многоцветная словесная вязь, кристаллизующая суть. На корешке книги — «Николай Кузьмин». Телефон под рукой…
— Не мы ли с вами были в Берлине?
— Было дело.
— Так вы, оказывается, прекрасный писатель…
— Неужели?
Супротивник, значит. Мол, плевал я… Но утром — телефонный звонок. Раскатистый, гулкий бас:
— Божественная! Ну как, что?
— Всё прекрасно. А вы чем занимаетесь?
— Я? Загибаюсь.
— И как это происходит? Вы что, уже во гробе лежите?
— Разумеется.
— Может, уже и стружками себя засыпали?
— Всенепременно.
Ну никак не могла я совместить образ того здорового, косая сажень в плечах, мужика и единственное, весёленько произнесённое словечко «загибаюсь». А потому почти месяц о чём ни о чём - только не о болезнях. Острил, острил, а я хохотала. По телефону же: