Газета Завтра 313 (48 1999)
Шрифт:
В.Б. Давайте поговорим немножко о вас лично. Как дошли вы до жизни такой? Как стали хирургом? Где учились?
В.Ш. Я родился в Москве еще до войны, коренной москвич. Когда в школе еще учился, по-моему, в восьмом классе мы проходили анатомию человека. И вот одни там в классе веселились на анатомии, всякие органы у себя обнаруживали. А я всерьез заинтересовался. Не самой по себе анатомией, а человеком, его системой. Я же знал, что есть хирургия, спасающая человека. Но спасает благодаря какому-то свыше сотворенному совершенству человека. Это ведь и сегодня, несмотря на весь компьютерный мир, — самая
Вот тогда уже я решил стать хирургом. Поэтому сразу после школы поступил в Первый медицинский институт имени Сеченова, не просто для того, чтобы стать врачом, а именно хирургом. Им и стал. Там же закончил аспирантуру при кафедре оперативной хирургии. Вскоре стал заниматься сердцем. Дальше всю жизнь занимаюсь одним и тем же делом. Оперирую.
В.Б. Вас называют богом в хирургии. Вы получили золотую медаль "Выдающемуся хирургу мира", вам вручили орден номер один "За искусство врачевания", но были ли у вас трагические неудачи?
В.Ш. Конечно, были. Мы все-таки не боги и не можем стопроцентно гарантировать каждому человеку, которого мы оперируем, удачу. Мы стараемся в каждом случае бороться за жизнь до самого конца, использовать все возможности. Скажем, вытащили буквально с того света Леонида Филатова. Но иногда и не получается. Природа выше наших возможностей. Спрашивают: как относится хирург к тому, когда больной умирает у него под ножом? Я уже сколько лет, где-то с середины пятидесятых годов, оперирую, более сорока лет. Когда молодой был, эмоционально очень переживал, если умирали мои пациенты по независимым от меня причинам. Это не улучшает настроения. Грубых врачебных ошибок у меня не было. Но ведь ко мне и больные шли не с гриппом и ангиной, а самые тяжелые больные. Каждый раз их спасали не от недуга, а от смерти. Естественно, не всегда это удавалось. Но я горжусь, что почти все сто пересадок сердца в России сделаны мной. И люди живут, работают, любят. Живут более десяти лет и находятся в хорошем состоянии. Дай Бог им здоровья.
В.Б. Я понимаю, что ваша жизнь — это хирургия. Но есть ли время на какие-то увлечения? Спорт? Балет? Коллекционирование?
В.Ш. Так называемого хобби у меня никогда в жизни не было. Даже если оставалось свободное время, есть семья, детей воспитывать надо было, у меня и дочь, и сын, а сейчас уже и четверо внуков. С ними тоже надо повозиться. Люблю читать хорошие книги. Люблю с друзьями посидеть, куда-нибудь на природу поехать. В политику никогда не тянуло.
В.Б. Вы сказали, что любите возиться с внуками, что у вас дружная семья. Но я знаю, что уже есть династия врачей Шумаковых. Когда я сделал запрос о возможной операции на сердце, мне позвонил ваш сын, Дмитрий Валерьевич Шумаков, заведующий отделением сердечной хирургии, и предложил лечь на обследование. Он уже опытный хирург, специалист по шунтированию, и голосом, и объемом, и манерами похож на вас.
В.Ш. Никакой династии до меня не было. У меня в роду и у моей жены никаких врачей не было. А сейчас я как бы стал основателем династии. Сын сам пожелал стать тоже хирургом. Уже и внучка Валерия растет, назвали в честь деда, так, может, тоже врачом станет. Хотелось, чтобы и внук трехлетний тоже по моим стопам пошел, но к сожалению, дед вряд ли это увидит...
В.Б.
В.Ш. Проблемы будут всегда. А по-настоящему переворот в трансплантологии произойдет тогда, когда мы научимся пересаживать человеку органы животных. Скорее всего, хрюшки. Никакие другие животные не подходят. А хрюшек можно специально для медицины выращивать в самых стерильных условиях, доводя до требуемых размеров.
Если сумеем убрать со стенок сосудов свиньи вещества, которых нет у человека, не будет отторжения, и проблема, надеюсь, будет решена. Над ней сегодня бьются во всем мире. В течение десятилетия, я уверен, ученые сумеют преодолеть препятствия для пересадки органов животных — сердца, печени, почек — и все, другие доноры не понадобятся. Трансплантология станет важнейшей частью мировой медицины. А уж животноводы постараются и создадут нам самые породистые сорта хрюшек, на любой вкус, по росту, по объему, по размеру. Да и моральные проблемы исчезнут.
В.Б. Вижу, что вы, Валерий Иванович, отчаянный оптимист. Это так?
В.Ш. Я считаю, что в нашей профессии хирурга пессимистам делать нечего. Надо быть только оптимистом и всегда в любой ситуации верить, что лучшее время еще впереди, что удача нас ждет.
В.Б. Вы переносите свой врачебный оптимизм и на будущее России. Вы верите в ее скорое возрождение?
В.Ш. Уверен, Россия — это такая страна, которая уже долго такое безобразие, которое творится сегодня в стране, терпеть не будет. Весь вопрос в том, когда конкретно она встанет на ноги и начнется эра нового могущества. Но это обязательно будет. И зависит, конечно, от всех нас. От нашего реального дела, от строительства каждого фрагмента. Может, и тяжелее были моменты в нашей тысячелетней истории, чем сегодняшнее положение. Ничего, выкарабкивались, выбирались. И вновь становились могучими. И будем такими!
Но, конечно же, каждый должен делать свое конкретное дело. Для себя, для людей, для Родины. Скажем, из нашего института никто не перебрался в западные страны. А ведь приглашали. Но ребята чувствуют себя на своем месте. Зачем же им там начинать с нуля?
В.Б. Сейчас модно проводить рейтинги. Каков же рейтинг вашего института среди подобных центров и в России, и в мире?
В.Ш. По нашим делам — и уважение к нам. Скажу коротко: нас везде уважают. У нас есть контакты со многими подобными центрами во всем мире, и с трансплантологами, и с кардиологами.
В.Б. Что нас ждет в третьем тысячелетии? Что вы ждете от него?
В.Ш. Когда-то это был утопический вопрос. Мы дружно фантазировали на эту тему. Кто рисовал апокалипсис, кто предвидел новый рай. А сейчас у меня бухгалтер уже подписывает смету на третье тысячелетие. Это же всего лишь следующий квартал. Что может нас ждать в следующем квартале? То, что есть и сегодня. К чему пришли, от того и отталкиваться в третьем тысячелетии будем. Так что все, о чем я вам говорил, и об искусственном сердце, и о пересадке органов животных — это уже проблемы третьего тысячелетия.