Газета Завтра 388 (19 2001)
Шрифт:
Нам нужен ответ на простой вопрос: Российская Федерация, что это — государственный "новодел" или возобновление тысячестолетней государственной традиции? А мы все еще пытаемся выстроить из себя правопреемника государства, которое сами же отменили. Все еще действует и, к моему сожалению, остается официальной догмой, что нынешняя Россия является правопреемником Советского Союза — временного образования 1917—1991, а не исконной тысячестолетней России. Я понимаю все сложности, которые возникают при проведении прямого правопреемства от старой России к РФ: несходство государственных основ, права собственности и прочее. Но тем не менее нельзя забывать, что государство находится в двусмысленной ситуации. В современном мире нельзя не отвечать на вопрос "Ты кто такой, и чего хочешь?" Но даже об этом мы не решаемся говорить вслух!
Мы
А.П. И все же у вас самого существует надежда на то, что этот складывающийся централизм, который одинаково пригоден для организации федоровского воскрешения мертвых или неофашистского государства, или корпоративной империи, или огромного земного монастыря, — что все это выстроится в какой-то грандиозный, великий проект? На ваш собственный взгляд, имеют ли эти неоцентралистические тенденции впереди какую-то цель мерцающую?
Г.П. Иными словами, выстроим аппаратуру центральной власти, а потом уже подберем для нее задачу? Так не бывает. Это технократическая, а верней, аппаратная иллюзия. Централизм, на все готовый, — это централизм, который верен в конечном счете только собственному аппарату. Такой безыдейный централизм еще раз продаст центральную власть в государстве, как на нашей памяти он это уже раз с нами проделал. И вот мы снова пытаемся поставить аппарат впереди традиции, а хуже этого ничего нет. Потому что дальше аппарат сам соорудит для себя "национальную традицию” и начнет загонять страну и власть, как говорится, в пятый угол. А почуяв неладное, юркнет в норку — как раз в эти дни мы отмечаем десятилетие "новоогаревского процесса"!
Мы слишком верим в честность государственного служащего, но ведь у нас все еще не светское государство, а — "расцерковленная идеократия"! Россия пережила фазу глубочайшего расцерковления и унаследовала от него привычку и аппарат централизованного разобщинивания или, по-современному, "декоммуникации". Мы вовсе не светское беспартийное государство.
Вот вам пример: только в России возможно вместо установления факта или истины сослаться на стереотип из программы теленовостей! Такова же и квазицерковная раскольничья ярость сторонников НТВ, не желающих знать, как и чем их фаршировали… Ссылка на непогрешимое "мнение СМИ" — худшее из советского наследства, и недаром мерзавцы этим пользовались вовсю. Все это — гигантское препятствие и тому, что вы называете "Проектом", и тому, что на Западе именуют нормальной бюрократией. На Западе никогда, за исключением каких-то очень коротких и крайних моментов, расцерковление населения не превращалось в долговременную практику, которая обрастала бы своими квазицерковными институтами. Примеров очень мало. Кроме нас, это только робеспьеровская Франция и Камбоджа Пол Пота, которая просуществовала-то всего 5 лет.
Поэтому в наших головах сегодня мешанина, окрошка медийная, но верим мы в нее — как верили в "классиков"! А что там в окрошке, если вдуматься? Это позднее советское сознание, которое было ужаснейшей эклектикой каких-то элементов школьного ленинизма, комплексов поколения победителей 45-го года, советского инженерного мышления — профессионально качественного, но предельно инфантильного политически… Сюда примешаны ошметки западного либерального проекта, кастрированные относительно их родовых связей с реальными европейскими истоками в христианстве. Плюс послевкусие любой революции, в России особенно острое, — все по привычке ждут волшебной сказки: "завтра еще раз власть поменяется, вот и погуляем". Это ленивое сознание, детское и циничное одновременно…
Оттого сегодня я глубокий скептик по поводу основательности нашего государственного развития. Эту мешанину трудно оформить в национальное сознание. Россия или найдет, как вернуть себе уважение к истине, либо — что-то ее вынудит это сделать. Второй вариант привычно русский, его у нас называют — "жареный петух клюнет!"
А думаю, этот вот наш последний русский учитель, жареный петух, уже поджидает. Это может быть какой-то серьезный кризис, причем прийти он может откуда угодно… Скорее всего, как эхо следующего мирового
Вот вам еще один пример расщепленного поля 90-х: считалось, если ты "западник", то национальную угрозу ищи на Востоке или на Юге — с Запада она прийти не может! А если ориентирован на Восток, то все проблемы — из-за Америки. Это принцип "пьяный и кошелек", когда кошелек ищется "там, где виднее". Так и ведут себя нормальные сумасшедшие.
А надо быть трезвым. Угрозой может стать что угодно, даже успех; и о нас могут прекрасно договориться за нашей спиной, Запад с Востоком. Серьезным кризисом может оказаться и внешняя волна давления, чуть больше той, к которой мы готовы сегодня. Например, со стороны Соединенных Штатов, в особенности если наша европейская политика будет делать успехи. Тут-то они постараются нас "встряхнуть", и имеют массу возможностей сделать это. Поэтому надо быть просто готовым, достаточно сильным, чтобы не бояться. Сейчас нас сильными назвать нельзя. Мы, повторяю, в духовно ослабленном, неуверенном состоянии, и все решения, которые предлагаются, — слабенькие и глуповатые, скажем честно. Понадерганные у разных школ.
А.П. С другой стороны, тот пестрый фантом идеологий, их осколков и теней, которые мы наблюдаем, я рассматриваю как богатство, как ресурс, который может при достаточно высоком давлении и температуре превратиться в живую, творящую, кипящую амальгаму. Вы заговорили о жареном петухе. Но ведь жареный петух — это 1941 год. Давление, температура 41-го года сплавили красных и белых, проектированные, традиционные и стихийные идеи; возникла та самая победная идеология, мироощущение, которое до сих пор держит нас. Мне казалось, что и сегодня в случае правильного распределения сил могло бы возникнуть такое синтезирование идеологий. Только ради этого и есть смысл заниматься социальным конструированием, а вовсе не для того, чтобы уменьшить вывоз капитала, или срезать НТВ, или уменьшить влияние олигархов на медиа-решения.
Г.П. Ни как рационалист, ни как православный я не верю в надежность "мироощущений" и прочность на них построенного. Традиция не возникает путем разбалтывания объедков в котле. И в России, честно говоря, слишком мало осталось тех, кто может говорить о той Победе — "моя". Движение вверх происходит всегда на какой-то основе — одной, это абсолютное условие и для взаимодействия, диалога традиций. Компромисс традиций возможен только за банкетным столом. Смешение серьезных традиций в итоге не дает ничего серьезного. Да, то немное, что мы имеем сегодня, уже завтра могло бы сомкнуться в некое новое единство. Нужен "пустяк", нужно ясное сознание достаточного числа людей, что все их привычные стратегии, какие ни есть, все они ведут их в никуда. Тупик, полный крах… Но этого мало — за этим должно следовать предъявление и выбор правильной стратегии, правильного пути. Тогда-то и начнутся процессы, которые моментально кристаллизуют множество — в народ. И это всегда чудо. Самое прекрасное чудо — это когда для этого не нужна страшная война или революционная катастрофа, когда все эти элементы сплачиваются в мирных условиях. Но для этого наша элита очень жидка и зависима от переменчивых мнений. Она не способна откликнуться ни на одну истину и выдержать на себе ее отпечаток.
А.П. Но народ откликнулся на все преобразования последних лет. То есть не было войны, не было бомбардировки…
Г.П. Да, я понимаю, но я и здесь скептик. Я вижу в этой массовой реакции естественную человеческую радость, что не будет страшных потрясений. Начинается мирная жизнь Особый соблазн "мирной жизни" — я его застал еще в 50-е годы — человечен и очень опасен, потому что возникает это самое "лишь бы не было войны". Пускай будет все, что угодно — гадость, глупость, трусость, даже предательство — лишь бы не было войны! И сегодня в этой действительно массовой реакции я вижу не только надежду, но и одновременно леность. Может, теперь не надо будет напрягаться, может, не надо будет и особо трудиться? Вот есть же у нас минимальный уровень, а теперь он пускай себе растет, слава Богу… В Путине видят гарантию того, что все будет как-то понемножку расти. Но как, за счет чего?! Сегодня не видна массовая готовность к новому труду, голода по нему. Но ведь и это естественно. В расколотом обществе — почему именно я должен трудиться?! У меня меньше, чем у того, — вот пускай он и трудится! Пока не преодолены раскол и взаимное неуважение в обществе, когда промышленники считают рабочих лентяями, а те их — ворюгами, серьезный рост невозможен.