Газета Завтра 44 (1093 2014)

Завтра Газета Газета

Дело в том, что на протяжении уже лет четырех о Марии Гулегиной я говорю как Сологуб о Патти. О чем бы писатель ни говорил, - исторический факт, - речь рано или поздно сводилась к тому, как пела Патти. И потому выход Людмилы Монастырской на сцену ждала с особой тревогой. Как наваждение, в моем воображении возникала сцена Музыкального театра Станиславского, Большого зала консерватории и арии Верди в исполнении Гулегиной, "певицы с вердиевской музыкой в крови" окутывали блаженством. Но вот - Людмила Монастырская.

Этот молодой, открытый, с чарующим piano голос, конечно, не мог не обезоружить. Не обезоружить и не приворожить. Почти сразила

Людмила Монастырская фейерверком победоносных верхних нот, непринужденностью форсирования голоса Фантастической мощи звучание! Сила и слабость, как оказалось, Людмилы Монастырской. И вот почему. Изыск Верди в том таится, что, композитор, не сбрасывая старых, освященных традицией уз итальянской оперы, создавал новый мир, мир человека. Но! В наивно-восторженных формах. В том жанре мелодрамы, который щемяще-блистателен и совершеннен лишь на оперной сцене. И вот этого трогательного, наивного восторга, вот этих выстраданных нот, что вызывают "горестную усладу", улыбку сквозь слезы решительно не доставало в вокале В завершении концерта Людмила Монастырская вступила в арию Леоноры из "Силы судьбы" и спутала все карты. Раскрыла такие глубины чувства в музыке, которые сам Верди, кто знает, мог бы уже принять за отжившие и поблекшие. Биса - не избежать.

"Аплодисменты есть та необходимая часть произведения, которую следовало бы специально отмечать в партитуре", - согласитесь, трудно с мнением музыкантов не согласиться. Аплодисменты поднимали публику с мест, рулады и сладость каденций еще сгущали атмосферу Большого зала консерватории как некоторое внутреннее переживание души в её молитвах и скитаниях. Музыка, она - коварство. Замыкает человека в заколдованный круг одиночества. И если в минуты оваций и подношения цветов Михаил Плетнев бросил бы взгляд, случайно, на одно из окон зала, то мог бы в воздухе, как будто заштрихованном грифелем, узнать лик ангела. Существа, что отчуждает маэстро от мира. И умножает дары.

На фото: 1978 год. Михаил Плетнев - триумфатор VI Международного конкурса имени П.И. Чайковского

Апостроф

Георгий Судовцев

30 октября 2014 0

Общество

В.В.Аверьянов, В.Ю.Венедиктов, А.В.Козлов. Артель и артельный человек. - М.: Институт русской цивилизации, 2014. - 688 с.

Эта работа о коллективистских и кооперативных (артельных) формах наёмного труда в России, выполненная под общей редакцией исполнительного секретаря Изборского клуба, доктора философских наук Виталия Владимировича Аверьянова, носит характер фундаментального исследования и рассматривает практически все аспекты бытия артелей в России, чуть ли не с момента появления этого термина, то есть, по мнению авторов, с начала XVII века (хотя "Словарь русского языка XI-XVII вв." (М., 1975) указывает, что впервые наречие "по-артелно" встречается в Ремезовской летописи под 1578 годом"). Впрочем, это не слишком существенная деталь.

Куда важнее само происхождение слова "артель". Поскольку известно, что трудовые сообщества существовали издавна и ранее - по крайней мере, с XI века носили исконно русское название "дружины": в летописях упоминаются

дружины у плотников, каменщиков, кровельщиков и иконописцев, которых летопись называет "мастерами".

Лингвисты почему-то упорно пытаются вывести слово "артель" из тюркских языков, хотя уже с XV века многие здания Москвы, включая Кремль, возводились мастерами-"фрягами", то есть итальянцами, память о чём сохранилась в названиях подмосковных городов Фрязино и Фрязево, где эти "гастарбайтеры", судя по всему, компактно размещались.

Соответственно, ничто не мешает предположить, что слово "артель" восходит к латинскому "ars, artis" (искусство), от которого и происходит как раз слово итальянского (фряжского) языка "arte" в значении "ремесленный цех". То есть слово "артель" в его первоначальном значении можно трактовать как "сообщество искусных мастеров" своего дела, да еще и с привкусом "заграничности", "высоких технологий" и тому подобных "инноваций" в условиях XV-XVI веков.

Поэтому первые русские "артели" , скорее всего, были строительными, и уже оттуда данное наименование формы совместного труда перешло "сверху вниз" и на другие, более простые и распространенные сферы деятельности: рыболовство, охоту и т.д.

Правда, сходный корень можно найти и в слове "артачиться" - то есть упрямиться, своевольничать, не подчиняться чьей-то воле ("но лошадь заартачилась"). При этом слово "артачиться" считается исконно русским, пришедшим из южновеликорусских говоров. "Артачиться", "ортачиться" этимологи выводят из диалектного "ртачиться", возвратной формы глагола "ртачить", производной от слова "рот"

Но всё же "итальянская" версия применительно к возникновению слова "артель" выглядит исторически и психологически более обоснованной. Поскольку развитие совместных форм наёмного труда, сочетающих в себе признаки и профессиональной кооперации, и профессиональной защиты (профсоюза) в России не шло и не могло идти "бесконтактно" с аналогичными процессами в Европе, переживавшей как раз зарождение капиталистического способа производства. Да и по форме своей традиционная русская артель выглядит как некий переход от цеховой организации ремесленников городской Европы к стандартному капиталистическому предприятию.

Причем эта "переходная" и во многом заимствованная форма в специфических условиях отечественной экономики не только пережила практически пять с лишним веков, продолжая существовать даже сегодня, но за это время сильно изменялась и внешне, и внутренне. Это не какие-то плюсы или какие-то минусы в сравнении с "европейским прототипом" - а просто данность, которую нельзя ни вычеркнуть из истории Русского мира, ни замолчать факт её присутствия в Русском мире. Присутствия, которое и сейчас можно наблюдать в самых разных отраслях деятельности: от артелей пчеловодов-любителей до золотодобытчиков. Поскольку, и правда, "в хорошей артели - все при деле". То есть в определенной гармонии и с обществом, и с природой.

"Сущностные черты русской артели (хозяйственные цели, "господство начала равноправности"; круговая порука; договор; "участие членов в общем деле трудом или трудом и капиталом". - Г.С. ) должны восприниматься не как набор непререкаемых догм, а скорее как рамочные принципы, свойственные самому широкому кругу реально бытовавших артельных союзов", - утверждают авторы книги, к числу несомненных достоинств которой следует отнести гигантский фактологический материал, "просеянный через сито" концепции "артельного человека".