Газета Завтра 459 (37 2002)
Шрифт:
...Потом они делили выручку. Каждому доставалось примерно по 250 шекелей. Патронов они продали свыше 60 тысяч, и хрен знает, чего еще. Судя по интонациям судей, если бы можно было вписать в протокол: "Сволочи!",— они бы это сказали...
Не рой другому яму, самому пригодится.
Иногда тоскливо так думается, что мы действительно стали здесь ненормальными. В Европе при входе в торговый центр инстинктивно раскрываем сумки для проверки. Смогла бы я писать нормальные новости про нормальных коров, раз в месяц кто-то утонул, кого-то ограбили? Можно подумать, что здесь никто не тонет и никого не
Единственное, чего боюсь, чтобы впоследствии, если вдруг когда-нибудь каким-нибудь хитрым способом ситуация здесь нормализуется, не стать эдаким ветераном, который всю оставшуюся жизнь вспоминает про войну, потому что ничего ярче у него в жизни не было.
Альтер-иго.
Все-таки у меня хреново с математикой. Попросили напечатать срочно список женщин, которые были убиты мужьями с начала 2002 года. В 2000-м были убиты 17, в 2001-м — 16 женщин, в этом — вроде 7. Вот в упор не помню. Стала вспоминать поименно, насчитала 6, потому что одну, помнится, сначала под одним именем опубликовали, потом на другое исправили. Начинаются кошмары наяву. Представляю, как звонит мне завтра семья забытой убиенной: "А ты, мать твою, забыла нашу дорогую (имя рек)!"
Самое поганое то, что занимаешься этим уже как статистикой. А ведь когда писала, комок в горле стоял.
Собственно, эта тоска по былым эмоциям напоминает почему-то старый анекдот. Приходит муж. Любовник лезет под кровать. Малолетний сын жены, влезая под кровать: "Сто, не дысыс? А как дысал, как дысал!"
Желание завещать свое тело науке резко поубавилось.
Звонила девушка. По тому, как ее челюсть об телефон стучала, думаю, за время разговора она полтрубки изгрызла.
...Решила как-то бедная студентка снять квартиру в Рамат-Авиве. Сняла, пришла вечером после учебы убирать. Открывает, вооружившись шваброй, стенной шкаф. А там лежат кости. Человеческие. И черепа в каких-то дырках. Она, вместо того, чтобы аккуратно грохнуться в обморок,— орать. Несмотря на то, что является вполне светской девушкой, позвонила раввинам ("Ну, я подумала, что ЭТО надо как-то похоронить... А за похороны религиозные отвечают..."). Приехали ребята из ЗАКА (забыла, как расшифровывается), косточки собрали, заодно аналогичные залежи с антресолей выгребли.
После недолгой проверки я выяснила, что раньше в этой квартире проживала студентка медфака, которая, натаскав откуда-то домой скелетов, имела обыкновение вместо вышивания на пяльцах, их аккуратно сверлить. Косточки, надо заме- тить, вполне настоящие.
Позабавила реакция раввинов. Я говорю: а что вы с этим добром сделали? Они: "Похоронили в безымянной могиле". Я: "А почему в полицию не обратились? Вдруг в этой квартире маньяк жил?" Они: "А какая разница. Мертвых не вернешь, и зачем лишний раз над останками глумиться, честь мертвеца давать судмедэкспертизе на поругание?"
Опечатка в ДНК.
Погода такая, что я готова лечь под капельницу со льдом.
МВД охренело. Опять не пустили в Израиль в гости к школьной подруге туристку из России. Туристка, кстати, замужем за евреем. Официальное основание, по которому ее "завернули": потеряли ее багаж и обозвали по ходу "проституткой": подозрение, что она приехала незаконно
Хочу "Маргариту"! Сейчас!!!
Наофа Суэд, жена похищенного террористами "Хизбаллы" Омара Суэда, их младший сын, и Яэль Макунан, репатриантка из Эфиопии. Ее мужа застрелил террорист, проникший в поселение Хамра. Заехала по пути в бедуинскую деревню Салама, в семью Омара Суэда — одного из трех похищенных "Хизбаллой" израильских солдат. Похитили их на границе с Ливаном в ноябре 2000 года. На заборе около дома все еще висит потрепанный флаг: "Мама ждет вас дома". Не так давно семьям сообщили, что трое солдат официально признаны погибшими. Семья отказалась принимать это сообщение и продолжает встречаться с политиками, общественными деятелями в попытке получить хотя бы его тело. Его брат Трад, тоже солдат, сказал тихо в сторонке: "Когда нам пришли доложить о том, что решено объявить их погибшими, я боялся смотреть на отца, который за этот год уже перенес один сердечный приступ. Нам просто снова полоснули ножом по ране, которая едва начала затягиваться. Мы пытаемся продолжать бороться, в каком бы состоянии он ни был, чтобы привезли его домой. Мы хотим хотя бы похоронить его дома. Но после того, как нам это сказали, хотя нам продолжают помогать материально, оплачивать поездки за границу, руки опускаются..."
Сыновья, шестилетний Касем и четырехлетний Матук, спрашивают, где папа. И почему именно ИХ папа, а не чей-нибудь еще. У жены давно опустились руки. С другой стороны, наверное, лучше, что их объявили погибшими сейчас, и ей не придется через 8 лет мучиться, как жене Рона Арада, которой пришлось унижаться и просить премьер-министров объявить ее вдовой, чтобы начать хоть какую-то новую жизнь... Когда из человека делают символ, самого человека при этом очень редко спрашивают, надо ли ему это.
К нам сегодня приходил некро-педо-зоофил. Мертвых маленьких зверюшек он с собою приносил.
Звонит вчера один из бредакторов. "Можешь,— говорит,— за час написать 1200 слов про Сорокина?" Я охреневаю, ибо для среднестатистического израильского редактора это равносильно знанию гимна Зимбабве. Почему не могу? Я, как заявил когда-то тов. Генделев в ответ на чрезмерную редакторскую просьбу, если мне в лоб фонарик вставить, а в задницу — грабли, по ночам у вас в редакции и сено подгребать могу.
Накарябала. Как выяснилось, Дмитрий Прокофьев тоже что-то из Москвы написал, а товарищи редактора — склеили. При этом долго орали, как это у нас, русских, получается, что Прокофьев пишет, что Сорокин — никому не известный писателишко, который сделал себе имя на скандале с "порнографией", а у меня — практически наоборот. В итоге в сегодняшнем "Едиоте" вышла статья поразительной бредовости, поскольку мы с Прокофьевым сошлись во мнениях исключительно в наезде на "Идущих вместе".