Газета Завтра 474 (52 2002)
Шрифт:
— Дельце есть, — сказал Митя девице. Зинка покосилась на него угрюмо, явно хотела послать куда подальше, но, вглядевшись, кокетливо улыбнулась. Мите она приглянулась еще на помосте: высокая, длинногоная, с круглыми, большими сиськами и видно, что из хорошей семьи, судя по чистым, промытым волосам. У большинства московских шлюх кудри, как пакля, приходится экономить на мыле.
— Отойдем в сторонку, — добавил Митя.
— Хоть отойдем, хоть не отойдем, пять баксов и ни центом меньше, — жеманно пропела Зинка, строя блудливые глазки. — Иначе девочки не поймут.
— Хочу угостить пивком, —
— Приглашаешь, что ли? — изумилась девушка, и все ее подруги разом притихли.
— Ну да, что-то вроде того, — подтвердил Митя, и пацаненок у ног скорбно загудел.
Зинка вскочила. Уцепилась за Митин локоть и залилась диковатым смехом, напоминающим скрежетание колес по рельсам.
Расположились в ближайшем бистро, где над дверями висела предупреждающая надпись: "Только для туземцев". Зинка сама привела их сюда, сказав, что здесь прикольно готовят конские отбивные. Конечно, это была метафора. Как во всех подобных едальнях, предназначенных исключительно для руссиян, здесь не водилось ни официантов, ни кухни, со всем справлялась электроника: ленточный конвейер подавал дежурные блюда и напитки, стоило лишь нажать соответствующую кнопку, предварительно пустив в щель деньги. Удобство в том, что все блюда, от брюквенного салата до упомянутой отбивной с привлекательным названием "Столичная котлета по-техасски", стоили одинаково — один доллар. За бутылку водки Митя тоже заплатил оптовую цену — 50 центов. Народу в бистро не было никого, кроме них. Москвичи избегали заходить в такие шикарные пункты питания по двум причинам: из-за экономии и оттого, что слишком на виду. Стеклянные окна делали посетителей легкой добычей для какого-нибудь вольного стрелка-миротворца, вообразившего себя на охоте в родных горах или джунглях.
Зинка осторожно закинула удочку, когда стояли у раздаточной ленты.
— Может, и рыбки возьмете, добрый кавалер?
Митя не поскупился, оплатил три порции "Белуги под лимонным соусом". Впрочем, мясо и рыба по виду мало отличалась друг от друга: по шмотку чего-то серого, похожего на обмылок, прикрытому пожелтевшими стрелками лука.
Выбрали столик почище и в стороне от линии огня. Зинка рукавом смахнула на пол остатки чьей-то предыдущей трапезы: бумажные стаканчики, крошки, окурки, дососанные до фильтра. Бросала на Митю пылкие взгляды.
— Ешь, — сказал он. — После потолкуем.
Зинка управилась с угощением за пять минут, не отставал и беспризорный ребенок, норовя и с ее тарелки сцапать кусочек. Митя тоже поел, но к водке не притронулся. Бутылку распили Зинка и пацаненок на двоих, тут уж девушке досталась львиная доля. Насыщаясь, она исподтишка наблюдала за Митей и к концу трапезы сделала какие-то свои выводы.
— Я готова, — объявила, промокнув губы платочком. И чтобы у него не осталось сомнений, к чему готова, откинулась на стуле, выпятила грудь и многозначительно подергала себя за соски.
Беспризорник воспользовался случаем и хлебной коркой подчистил соус с ее тарелки.
— К тебе пойдем или ко мне?
— Никуда не пойдем, — ответил Митя. — Мне нужна всего лишь информация.
— Так и знала, — горестно кивнула Зинка. — Сразу поняла, что малохольный. Учти, втянуть меня в аферу
— Какая разница... За информацию заплачу.
— Еще бы... И чего нужно?
— Я ищу Деверя...
— Че-его?! — Зинкины глаза подернулись фиолетовой дымкой. — Спятил, парниша? Протри зенки. Где я и где Деверь. Я вообще не знаю, кто такой. Отстань, понял? Думаешь, купил жратвой? На-ко-ся! — сунула ему под нос синеватую дулю. Митя взял ее кулачок в ладонь и тихонько сжал. От боли Зинка побледнела, но не пикнула.
— Чего с ней базаришь, дядя Митрий, — вмешался пацаненок. — Дай доллар, расколется до пупка. Подстилка полицайская.
— Могу еще водки взять, — предложил Митя.
— Возьми, — Зинка обмякла, осела на стуле, будто пар из нее выпустили. Митя недоумевал, почему бородатый Петюня направил его именно к ней. Она ничем не отличалась от всех прочих жриц любви, которые жили, думали и священнодействовали только одним местом, круг желаний у них был еще уже, чем у мужского электората: жранина и кайф, больше ничего. Митя общался с ними в прежней бытности, до перевоплощения, и всегда относился к ночным бабочкам с пониманием. Простые и безобманные, как цветы луговые. И если пользоваться гигиенической пастой "Ландомет", безопаснее, чем резиновые куклы. Сливай им в уши любую говорильню, ничего не застревало в маленьких головках со стерильно промытыми мозгами. Все равно, что лить воду в решето. Однако фраза Зинки: где Деверь, а где я, безусловно, свидетельствовала о зачаточной способности к самооценке, чего у серийной давалки не могло быть в принципе.
— Почему тебя прозвали Сковородкой? — поинтересовался он, пока пацаненок ходил за водкой.
— Удар справа, — Зинка с гордостью сжала литой кулачок. — Видел, как Муньку завалила? Кому хошь могу врезать.
Уже явно забыли, о чем говорила до этого. Что ж, подумал Митя, повторим. Подождал, пока красотка с жадностью вылакала из горла треть бутылки.
— У-ух, — вздохнула с наслаждением. — Как скипидар, жгет... Спасибо, Митенька. Хочешь, ко мне пойдем? У меня кроватка прикольная, с сексдопингом.
— Митенька!.. На миг сердце сжалось. Только одна женщина в мире так его называла. Она сейчас далеко, и неизвестно, удастся ли еще ее увидеть.
— Приведешь к Деверю, — отрубил, — отстегну полтинник.
Пацаненок Ваня трагически заухал, тщетно пытаясь завладеть бутылкой, а Зинка вторично возмутилась, но как-то более покладисто.
— Зачем тебе Деверь, Митенька? Он плохой, злобный, частную собственность не признает. Его все ловят, а когда поймают, сразу повесят.
Она знала Деверя!
— Полтинник, — повторил Митя, глядя в прозрачные, налитые спиртом глаза. — Зелеными. Обновишь весь прибор.
— Кто ты, Митя? Не баламут?
— Пришелец... сама видишь. Не бойся, Зин, не выдам. — Попытался напустить гипнозу, лишний раз убедился: с давалками, как с матрешками, это не проходит. Все равно что завораживать деревянную чушку. Пацаненку удалось присосаться к бутылке, но не сделал и двух глотков, как получил кулаком в лоб. С визгом покатился на пол.
— Эй, зараза чумная! Меня нельзя бить, я тимуровец.