Газета Завтра 476 (1 2003)
Шрифт:
Поражает сходство между современными чеченцами (а тем более чеченцами XIX века) и германцами, описанными Тацитом. На память приходит рейд Шамиля Басаева в Дагестан: "героям освободительной войны" было не по душе пребывание "в длительном мире и праздности", на которое они были обречены в 1996 — 1999 годах.
Но продолжим цитировать книгу Тацита "О происхождении германцев и местоположении Германии". "Когда они не ведут войн, то… проводят время в полнейшей праздности, предаваясь сну и чревоугодию, и самые храбрые и воинственные из них, не неся никаких обязанностей, препоручают заботы о жилье, домашнем хозяйстве и пашне женщинам, старикам и наиболее слабосильным из домочадцев, тогда как сами погрязают в бездействии…".
Вопреки распространенному
И параллели знаменитому кавказскому гостеприимству мы находим в "Германии" Тацита. "Не существует другого народа, который с такой же охотой затевал бы пирушки и был бы столь же гостеприимен. Отказать кому-либо в крове, на их взгляд, — нечестие, и каждый старается попотчевать гостя в меру своего достатка… Подчиняясь законам гостеприимства, никто не делает различия между знакомым и незнакомым". Как не похожи на современных немцев эти германцы, описанные Тацитом! И как похожи их обычаи на традиции Кавказа!
Можно еще долго продолжать эти параллели, которые усматриваются, прежде всего, в этнопсихологии, но порой затрагивают даже мелкие бытовые детали. Разве современные чеченцы с их привязанностью к оружию и страстью палить в воздух из автоматов просто от избытка чувств не напоминают древних германцев, которые являлись на собрания вооруженными и свое одобрение ораторам выражали покачиванием копьями? И "вайнахская демократия", которую провозглашают чеченские сепаратисты, видимо, является ничем иным как формой "военной демократии", присущей, по мнению Моргана и Энгельса, "высшей стадии варварства", предшествовавшей формированию государственности.
Сравнение с древними германцами говорит о том, что современное чеченское общество является таковым, какого оно есть, не в силу неизменной этнической психологии и не под влиянием ислама, а в силу общих особенностей определенной стадии социального развития. Ведь когда-то предки датчан и шведов под именем викингов терроризировали Европу и Византию своими разбойничьими морскими набегами. И так же шокировали своим внезапным появлением мирное население тогдашних мегаполисов, как отряд Бараева москвичей. И русское казачество как приграничный субэтнос в XVII — XVIII веках, прежде чем начало распахивать "Дикое поле", широко практиковало разбой ("походы за зипунами"), который в их среде не считался чем-то зазорным, а воспевался как "молодечество".
Альпийские горцы гельветы — предки современных швейцарцев — во времена Цезаря считались одним из самых воинственных и свирепых народов Запада. Да и основатель Вечного города Ромул был предводителем шайки разбойников. А знаменитое спартанское воспитание состояло, среди прочего, в том, что детей учили воровать, а юношей — тайно убивать представителей зависимого окрестного населения, просто "для тренировки воинских навыков" (такие убийства именовались "криптиями").
Вот как описывает спартанские нравы Плутарх, кстати, отзывавшийся о них с похвалой. "За играми детей часто присматривали старики и постоянно ссорили их, стараясь вызвать драку, а потом внимательно наблюдали, какие у каждого от природы качества — отважен ли мальчик, упорен ли в схватках… Все добывается кражей: одни идут на огороды, другие с величайшей осторожностью, пуская в ход всю свою хитрость, пробираются на общие трапезы мужей. Если мальчишка попадался, его жестоко избивали плетью за нерадивое и неловкое воровство. Крали они и всякую иную провизию, какая только попадалась под руку, учась ловко нападать на спящих или зазевавшихся караульных". Опять же для граждан Спарты было характерно "изобилие досуга" . "…низким и рабским, — пишет Плутарх, — он считали всякий ручной труд… Все свободное от военной службы время
Для некоторых народов древнего мира, как отмечали античные авторы, разбой на протяжении многих веков становился буквально основной формой экономической деятельности. Как "разбойников" древние географы и историки характеризовали, например, киликийцев (жителей юго-восточной части полуострова Малая Азия) или лигурийцев (обитателей северо-запада Апеннин). Всем этим народам приписывалось качество, которое римляне называли audacia. Этим словом именовалась и храбрость воина, и дерзость разбойника. Объективными предпосылками к формированию такого хозяйственного уклада часто служили обитание в горах, малопригодных для сельского хозяйства, но расположенных недалеко от торговых путей.
ОЖИВШИЙ ДИНОЗАВР
Общепризнанно, что в XIX веке чеченцы были включены в состав Российской Империи, находясь на "высшей стадии варварства", если воспользоваться классификацией Моргана — Энгельса. Под властью "белого царя" чеченцы фактически пользовались автономией или, если угодно, проживали в резервации: центральная власть санкционировала традиционные формы местного самоуправления и официально признала действие в Чечне норм адата и шариата.
Гораздо интенсивней интегрированием чеченцев в современное общество занималась советская власть, создав, кстати, письменность на чеченском языке и всемерно способствуя формированию чеченской интеллигенции. Однако чеченцы и в советские годы проживали преимущественно в сельской местности, тяготели к традиционной "деревенской культуре". И при этом регион, с его высокой рождаемостью, всегда обладал избыточными трудовыми ресурсами. Советский режим просто чудом удерживал молодых и фактически безработных мужчин в "длительном мире и праздности". Заряд нерастраченной энергии долго накапливался. Взрыв произошел с распадом советской цивилизации с ее распределительно-уравнительной социально-экономической системой, идеологией, культурой и репрессивными механизмами.
Фактически Чечня никогда не была "нормальной" частью постсоветской России: либо мятежной провинцией, "флибустьерской республикой", либо завоеванной провинцией, где власть держится на штыках. Чеченцы постепенно почти интегрировались в советскую империю (а многие из них довольно прочно зарядились соответствующим советским имперским духом), но так и не стали россиянами, возможно, почувствовав, что вектор развития России направлен на формирование национального государства. К сожалению, социально-культурный и бытовой уклад сегодняшней Чечни никто систематически не исследовал (в силу очевидной опасности такой "полевой работы"). Но "варваризация" всех ее сторон представляется очевидной, и это, конечно, одно из следствий распада советского строя и советского государства, а не начавшейся в 1994 году войны, как полагают либералы. Происходит возврат порядков, обычаев, нравов, существовавших до прихода России на Кавказ.
Очень важно подчеркнуть, что характеристику общества как "варварского" автор этих строк не считает оценочной. Тот же Тацит назидательно противопоставлял "неиспорченные" нравы варваров-германцев "испорченным" — своих соотечественников. Варварство подразумевает свободу (вплоть до анархии), социальное равенство (даже ценой отказа от развития), аскетизм, готовность к самопожертвованию, отношение к незнакомцам без полутонов: удивительно добросердечное с теми, кого считают друзьями, и свирепую жестокость к тем, в ком подозревают врагов (или их соплеменников).
Тацит отмечал, что германцы не наказывают своих рабов, как римляне, хладнокровно и систематически, "ради поддержания дисциплины", но могут убить их в пылу ярости, гневаясь на них, как на врагов. Если перенести это на реалии современного общества, то можно сказать, что наша цивилизация подразумевает функционирование бездушного механизма эксплуатации и распределения, которая немыслима в варварском обществе. Кстати, сегодня в Чечне идеи социального равенства отстаивают, прежде всего, именно вахабиты, политические сторонники Шамиля Басаева.