Газета Завтра 894 (1 2010)

Завтра Газета

Снаружи дамбы плещется прибой. На причалах лодки рыбаков и сами рыбаки, которые сидят с удочками. Многие жители Газы сидят с удочками — это местная форма терапии. Здесь играют их дети. Один доктор так и сказал мне: "Я не рыбу ловлю, я свои мысли в море бросаю".

Если взглянуть на город с дамбы, то видишь красивую набережную счастливого города в лучах солнца. Никаких признаков блокады отсюда не разглядеть, как и разрушений. Отсюда не видно ничего кроме красоты.

Когда немногие иностранные журналисты передают свои редкие репортажи из Газы, они встают с камерами именно здесь — и получается картинка тихого приморского счастья…

Сами Иоге 30 лет.

Левой руки у него нет. Его несчастье приключилось с ним еще до операции "Литой свинец". Он ловил рыбу и был атакован израильскими военными в полутора километрах от берега, хотя и тогда, и сейчас палестинским рыбакам разрешено ловить рыбу в трех километрах.

"Со мной был 12-летний ребенок. Я получил множество ранений. Мы час ждали "скорой помощи", — говорит Сами Иога. — В израильских новостях нас, меня и ребенка, назвали стрелками-террористами. Но почему-то из палестинского госпиталя Шифа меня перевезли в Израиль, в госпиталь Охлоф, хотя террористов они не возят. У меня были очень тяжелые ранения — я пролежал там 60 дней, министерство здравоохранения в Рамалле заплатило за операцию 40 тысяч долларов, а Израиль ничего не заплатил. Я подал в суд, пока нет ответа".

Спрашиваю, выходит ли он в море сейчас. Сами Иога делает паузу, смотрит вдаль.

"Одной рукой, мадам, рыбачить невозможно. Лодку мою разбили — мне ее стоимость не компенсировали, а это ремонт на 10 тысяч долларов. Только мотор стоит 5 тысяч долларов. У меня таких денег нет", — говорит рыбак Сами.

У него двое детей. Сам он родом из городка Хамам под Ашкелоном. Хранит ключи и документы от своего дома. Как беженец получает раз в три месяца пакет еды. На четверых выходит 3 кг сахара, 25 кг муки, 2 банки масла. В день на человека получается по 8 грамм сахара, по 70 грамм муки. По расчетам Сами, примерно по 40 шекелей на каждого человека на три месяца. Он живет в лагере беженцев Шате.

"После Осло (соглашения 1993 года между ООП и Израилем — Н.К. ) можно было ловить рыбу в 18 км, потом — в 6 км, теперь — в 3. На таком расстоянии рыбы нет. Израиль это знает. Многие рыбаки выходят в море просто понырять, покатать ребятишек, вот и я прихожу на берег, потому что море меня тянет. Я в школе не доучился два года, чтобы пойти в университет — море очень любил", — говорит он.

В июне после нападения на флотилию "Свободная Газа" Израиль сообщил про террористов в аквалангах, которых застрелили израильские военные в море. Спрашиваю его, много ли таких вооруженных отрядов аквалангистов.

"Это такие же, как и я, рыбаки. Я знаю их — это были братья из семьи Ради. У них не было никаких аквалангов, никакого оружия — только очки для ныряния. Их, как обычно, атаковали ночью. Каждый день атакуют рыбаков. Многие арестованы, лишились рук, ног, у них крадут лодки, конфискуют их", — рассказывает Сами.

О КАПРАЛЕ ШАЛИТЕ И МУСЕ БЕДАУИ

Назиру Бедауи 62 года. В 2001 году Израиль арестовал его 22-летнего сына Мусу на перекрестке Абу Холли. При аресте его сыну прострелили ноги и приговорили к 25 годам. 9 лет он уже сидит. Семье не дали ни одного свидания, передачи и переписка запрещены.

Я пришла домой к старикам. Это бедный и чистый дом, где много детей — их внуков.

"Матери удалось его увидеть мельком, когда его сажали в фургон после суда. Это все — за девять лет. Мы не можем его ни увидеть, ни передать лекарства, мы не получаем ни писем, ни звонков. Я не учился праву, но я уже знаю наизусть Женевскую конвенцию. Международные законы признают мое право на восстание против оккупации".

Назир Бедауи гордится, что его сын был в сопротивлении: "Они называют наших сыновей террористами. Кто из нас террорист? Государство, которое нарушает наши права, которое убило одного моего сына,

оставив сиротами трех его детей, которое арестовало моего другого сына? Они требуют освободить Гилада Шалита, который был военным в армии. Они хотят, чтобы мы требовали освободить Шалита. Наших детей они хватают из домов. Мать у соседей уже умерла, так и не увидев своего сына. Какая связь между нашим сыном и Шалитом? Разве я отвечаю за Шалита или знаю, где он? Семьи палестинских узников написали о своей солидарности с родителями Шалита. Мы считаем, что он должен вернуться. Но где солидарность еврейских родителей с нами? Я четыре раза писал в Израиль — обменяйте наших сыновей на Шалита. Нет ответа. Они называют меня террористом. Что я сделал им? Ничего — только под их бомбами сижу и горжусь, что мой сын был в Сопротивлении. За это отцу одежду не позволяют сыну передать?"

Многие люди — женщины, дети Газы — показывали мне свои мобильные телефоны с ежедневными смс и звонками из Израиля о Шалите. "Каждый день аппарат звонит и механическим голосом спрашивает одно и то же — где он, скажите и получите большое вознаграждение. Откуда мне знать? Почему бы им не спрашивать себя — где наши отцы и сыновья?" — удивляется учительница в школе для сирот Умм Мухаммад, у которой в семье несколько родных в заключении. Все получили гигантские сроки за то, что, будучи детьми, бросали камни в солдат. — "С одной стороны, мальчишки, которые камни бросают, и получают по 10 лет. С другой стороны — танки и самолеты. Весь мир озабочен Шалитом. Не пришло ли время озаботиться палестинцами в тюрьмах?"

Назир Бедауи, чтобы я не увидела его стариковских слез, убегает в комнату и через какое-то время выносит ботинки: "Смотрите, это тоже я не могу сыну передать. Они боятся всего, даже ботинок!"

Весь небогатый дом Бедауи увешан фотографиями их детей. Теперь их задача — дожить до освобождения Мусы. А задача Мусы — дожить до окончания 25-летнего срока. Когда он выйдет, ему будет 47 лет.

ПРАВОСЛАВНЫЕ В ГАЗЕ

Газа-сити — древний город, почти на две тысячи лет старше Иерусалима. Когда по его улицам прошел Александр Македонский, этот город уже утопал в пыли веков. С тех пор и веков, и пыли только прибавилось.

В центре Газа-сити есть средневековый квартал с извилистыми улочками. Тут и расположен храм святого Порфирия, первого местного епископа. Крест его виден издалека. И любой человек с удовольствием укажет, как быстрее туда пройти.

Сенатор Фернандо Росси, побывавший в Газе с корабликом "Флотилии свободы" в 2008 году, рассказал мне, что первым человеком, который обнял его в море, был православный священник. Вместе с другими палестинцами, вместе со своими прихожанами он выплыл на лодке в открытое море приветствовать тех, кому удалось прорвать блокаду.

Православный храм Газы по древности не уступает прославленным святыням. Ему 1600 лет. В воскресенье в храме яблоку упасть негде. Оглушительно грохочет генератор — поэтому есть свет. В будни — тишина, и только солнечный луч прорезает кромешную тьму. За несколько дней я перезнакомилась со многими людьми из прихода — на службе меня приветствуют как родную.

К началу службы все скамьи заняты, несут пластмассовые стулья, люди рассаживаются в церковном дворе в теньке. Дети повсюду, никто на них не шикает. Сюда приходят семьями, все друг другу радуются. Церковь на Востоке — важнейший элемент жизни. Это не натужная община городских интеллигентов, как во многих новых московских приходах, заменяющая им дружеское общение, а то и просто "тусовку по интересам", а реальное сообщество единоверцев и свободных людей. Нет притворного благочестия, состязательности в смирении, искательства перед духовными лицами. Православные палестинцы радуются на службе, радуются друг другу, рады, что им удается многое организовать. Священник источает радость и воодушевление какими-то невероятными порциями, как будто он не в центре блокады, а в преддверии рая.