Газета Завтра 916 (23 2011)
Шрифт:
М.Л. Мы говорим с вами об отдельных проявлениях, причём, религиозных. В моем восприятии мира нет места религии. Есть место альтруизму, серьезному альтруизму. Религия — это и есть альтруизм. Это любовь к ближнему, не облаченная в какие-то конкретные мечети, синагоги, православные или католические храмы. Я думаю, как поднять над религиями, над эгоистическими человеческими изобретениями дух любви друг к другу? И внутри него, когда мы его начнем создавать, мы и обнаружим Творца.
А.П. Это абсолютно религиозный принцип, Михаил. Вы ничего нового не сказали, потому что Бог есть любовь.
Среди вызовов, которые бросает человечеству зло, одним из самых страшных является смерть. Потому что смерть, даже для религиозного человека, является страшным испытанием, искушением. Поэтому преодоление смерти и является сверхзадачей человечества.
Большевики в начале своего восхождения занимались проблемой преодоления смерти. И русский космист Николай Федоров чаял воскресение из мёртвых, причем при земной жизни, а не после смерти.
М.Л. Я думаю, что в этой всеобщей любви, всеобщем правильном отношении друг к другу мы и ощутили бы такое состояние.
А.П. Конечно. Когда Федоров призывал детей, искупая грехи отцов, поднимать тех из могил и одевать их кости плотью, он предполагал, безусловно, любовь. Воскрешение должно произойти не в пробирке, не в реторте, не на фабрике, где действуют лучи или препараты. Этой фабрикой являются человеческая душа и сердце.
М.Л. Александр Андреевич, неужели не могут по всему миру такие люди, как вы и ваш покорный слуга, объединиться над религиями, над нашими мелкими проблемами или расхождениями по второстепенным вопросам и начать возбуждать мир к сотрудничеству? Глобальный вызов сегодня, который нам выставляет Природа, — это к тому, чтобы мы объединились, чтоб мы были подобными ей, Природе, Богу — неважно, как назвать. Мы должны показать свое объединение.
А.П. Разве мы это не делаем, Михаил? Объединение же не предполагает создание треста, обмена визитными карточками. Я думаю, что процесс, о котором мы с вами говорим сейчас, это синтезация человечества. И вовсе мне не обязательно знать человека, живущего в штате Пенджаб, который этим занимается. Он есть, этот человек, я чувствую его сердцем. Если бы его не было, для меня эта часть мира была бы голой.
М.Л. Да, но мы тогда показали бы пример всем остальным. Человечество требует практического примера, чтобы научиться, как приподняться над мелкими проблемами, которые якобы разделяют нас.
А.П. Вы чувствуете полезность своей деятельности?
М.Л. Да, потому что у меня
А.П. Значит, ваша деятельность небезуспешна. Даже ваш личный пример говорит, что такого рода деятельность не просто возможна, — она существует. И вообще неизвестно, почему еще мы живем на Земле. Может, потому что вы занимаетесь своей деятельностью. Или, может, я занимаюсь своей деятельностью. Это, повторяю, объединение человечества происходит не обязательно через Организацию Объединенных Наций. И не обязательно через существующие экуменические центры. Я думаю, что объединение человечества происходит через культуру в большей степени, чем через что бы то ни было. Культура во многом индифферентна к религии и очень восприимчива к любви.
М.Л. Да, но в наше время миру требуется какой-то единый духовный орган, который показал бы ему пример, как надо объединяться, который повёл бы его за собой, который был бы действительно авторитетом духовным для всех — над религиозным, над человеческим…
А.П. Это, наверно, Международный валютный фонд, Михаил?
М.Л. Вы — юморист. Я вас считал за серьезного писателя… (смех).
А.П. Вы, что — одержимы идеей создания глобальной партии?
М.Л. Это не партия, но какая-то духовная надстройка над миром, которая действительно могла бы показать миру и другое образование, другое воспитание человека. Мы в школе даем образование, но не воспитываем человека. И он выходит после школы — никто. Если бы мы преуспели хотя в одном поколении — сделать из ребенка нормального человека — то изменили бы мир.
А.П. Я советский человек, как и вы. Я адепт советской эпохи, за что, может быть, и гоним, и являюсь белой вороной отчасти, а может, наоборот, самой черной вороной в сегодняшнем российском обществе. И я-то знаю, что советский строй ставил эту гигантскую задачу — воспитать нового человека. И когда Сталин открывал университеты, и до войны, и после войны, он их открывал как монастыри знаний. Это были не просто обучающие школы, а огромные коммуны. И задача, которую ставили Советы, ставил Сталин, — была, безусловно, метафизическая, религиозная задача. Иначе не удалось бы выиграть войну и удержаться на земле в этой, по существу, фантастической, фантасмагорической утопии, семьдесят лет. Поэтому здесь нет ничего недостижимого: открыть университеты по всей земле или семинары, которые вы ведете. Вы тоже создали глобальный монастырь. Врата этого монастыря открыты, и паломники идут — сначала послушники, а потом и члены вашей монастырской артели — братья. Так что от вас мне слышать такие слова странно, Михаил.
М.Л. Я бы хотел объединения всех нас, чтоб создалось действительно духовное правительство мира, которое могло бы противопоставить себя валютному фонду, о котором вы говорите, чтобы показать, что есть другие идеалы, и эти идеалы общие, общечеловеческие. Все вместе — против огромного глобального кризиса, чтобы было глобальное духовное правительство. Оно не должно быть насильственным, оно просто должно показывать пример братства, именно потому, что там будет много и разных.