Газета Завтра 925 (32 2011)

Завтра Газета

На этой не очень-то оптимистичной ноте худсовет должен был закончиться, но тут взбунтовался я. Задело то, что не было приведено никаких аргументов, не проводилось никакого обсуждения. Ещё вчера люди говорили, что их зажимают, что их заживо хоронят. Но, встав во главе процесса, они проявляют себя точно так же.

"А можно ли мне высказаться?" — спросил я. Не дав членам худсовета опомниться, продолжил: "Вы в общем-то не совсем поняли суть сценария. Ведь главное не те процессы, которые происходят между людьми в деревне, не социальный фон. Главное — это процесс преображения души человеческой. Герой вдруг неожиданно начинает ощущать духовную связь со своими предками. Вступает в своеобразное молитвенное, литургическое общение с ними. Ещё вчера он был атеистом,

но на наших глазах обретает веру. И не потому, что ходит в церковь. Найдя испорченную фотографию, он воссоздаёт образ своего деда, казалось бы, навсегда утраченный. Происходит своеобразное воскрешение памяти о нём. Герой осознаёт, что и смерти-то нет. Это главное. А всё остальное потом. Конфликты внутри семьи, социальные проблемы современной деревни — это второстепенное. Поэтому, мне кажется, что вы не совсем поняли замысел, пусть и не далёкий, этого фильма".

В комнате повисла напряжённая тишина. Но тут входит киновед Юрий Павлов и вносит огромный поднос с горой красных яблок. "Угощайтесь!" — предложил он. Члены худсовета сразу же рванули к подносу.

В своей жизни ни до, ни после я ничего подобного не видел. На яблоки накинулись с какой-то ожесточённой яростью. Слышался хруст, чавканье, во все стороны летели брызги сока, сыпались семечки, ошмётки кожуры. Яблоки поглощались с такой страстью и напором, что мне казалось: в буквальном смысле сжирают меня.

Прошли секунды — и все красные яблоки исчезли. Цирк! Фантастика!

"Я ничего не понял, что он здесь сказал", — тихим голосом произнёс Сокуров, насытившись и перезагрузившись. "Неужели не ясно, что всё это никуда не годится? Что это беспомощно и лживо, как у Шукшина. И у тебя, Валера, тоже", — обратился он к притихшему Наумову.

И тут остальные стали поддакивать. Один за другим, перебивая друг друга. Да, да, всё это не годится, всё плохо, беспомощно. Все члены худсовета рванули ниспровергать слегка сопротивляющегося оппонента. Через минуту всё закончилось. Мне отказали в дебюте, зарубили заодно и Валерия, который невовремя попал под горячую руку.

Мы стояли с Валерой в коридоре, и он не мог понять, что же произошло, зачем же он остался. Я всё оправдывался. "А почему ты смеёшься, чего улыбаешься?" — спросил Наумов. "Да вот вспоминаю, как они поглощали яблоки. Надеюсь, ты-то не пробовал?"

С тех пор предвзятое отношение к красным яблокам меня не покидает.

А свой дебют, "Зеленинский погост", я всё же снял. Помог, поддержал, подставил плечо Виктор Иванович Трегубович, автор прекрасного фильма "На войне как на войне". Вечная ему память.

Елена Антонова -- Мелодия становится цветком...

Существовавшее испокон веков соперничество двух основных областей творчества человека, искусства и науки, было сглажено в античности введением в обиход слова "культура", широта смыслового поля которого — "возделывание, развитие, образование, воспитание, почитание", вместив в себя значения обоих, примирила их. Понятие культуры стало одним из самых востребованных; лишь времени дозволялось судить, кто оказался лидером прошедшего дня — искусство или наука.

Это положение вещей в корне изменилось в XX веке. Расцвет естественнонаучных знаний вкупе с техническими применениями привел к тому, что лидерство науки было признано закономерным, а идущая по их стопам революция технической оснащенности быта обеспечила прикладным дисциплинам ранг такой высоты, какая не снилась даже наукам фундаментальным. Это усилило прагматизм общества и ослабило находящиеся с ним в противофазе эмоциональные воззрения — идеализм и романтизм. Повышение жизненного уровня развитых стран и широкая пропаганда образа "общества

потребления" с его культом денег, комфорта и удовольствий довершили начатое. Сегодня разговор о возможных достижениях естественных наук, по сути, сводится к одному: дают ли они материальную выгоду, тогда как вопрос о моральной их стороне часто даже не возникает. Кажется, что такая дегуманизация общества имеет прямую связь со снижением статута искусства как такового.

В то же время явление обратной направленности, когда коммерческая, развлекательная и пропагандистская составляющие рынка искусства стали постоянно расти, привело к модернизации его институтов, а само искусство во многом превратило в бизнес. И руководят этой отраслью бизнеса люди, далекие не только от идей гуманизма, но от этики и эстетики, что вылилось в создание беззастенчивой империи масскульта, рядом с творчеством и не стоящей, а с другой стороны — в ревизию серьезных, классических его ветвей.

И вот, наряду с нигилистическими заявлениями культурологов о конце истории, музыкальной композиции, живописи, поэзии, романа сегодня отчетливо заявляет о себе кампания по обновлению классики, возводящая её в пик моды. Осовременивание сюжета, облегченность восприятия, новые аранжировки классических сочинений делаются не только ради успеха (одно из знаковых сегодня слов!) и роста дивидендов, но для отчуждения людей от духовных и непостижимых в смысле высоты мастерства работ старых художников. Последствия этого настолько непредсказуемы, что сакраментальный вопрос — "Что делать? Делать-то что?", или по-французски, но в русской транскрипции — "Ке фер? Фер-то ке?", как вслед за Тэффи с безнадежным отчаянием твердила когда-то русская эмиграция первой волны, буквально преследует и нас. Нас, но не менеджеров от искусства. Они — люди деловые, не могут позволить себе сомнений. Для них — приспособить классику к сегодняшнему дню — "всего и дел-то": убрать идейный накал, эпатажно осовременить постановки, вынести "на пленер" концерты легкой классической музыки, привлечь внимание к шумным, еще лучше, скандальным инсталляциям, ставить театральные спектакли не по оригинальным сочинениям, а "по мотивам" творчества авторов. И, главное, утверждать, что эти создания творческой импотенции — не что иное, как современное осмысление высокого искусства. На мнение же "обывателей", не согласных с таким оболваниванием людей, молодых в первую очередь, и снижением морали, они и вовсе внимания не обращают.

Но и у них бывают "проколы". В этой, казалось бы, логически выверенной цепочке преобразователи мира искусства упустили одно звено, без чего все усилия грозят пойти прахом. Это — годами проверенные, авторитетом великих художников славные школы искусств, где в атмосфере истинного творчества учат не только техническим навыкам, но думать, чувствовать, искать. Как после выступлений музыкантов, увлекающихся и способных вести за собой, слушать "серьезную" музыку, сыгранную технически, без участия головы и сердца, как смотреть спектакли, занимательные лишь трюкачеством актеров? Дисбаланс между тем, чему учат в таких школах, и тем, чего хотят от артистов менеджеры, огромен. Как свести его к нулю и с чего начать? Самый простой путь — использовать меркантилизм, но он в данном случае почти всегда обречен на провал. Настоящий учитель — подвижник своего дела, и потому чаще всего неподвластен материальному соблазну.

А если взяться с другого конца? Ведь ни одна школа искусств не может обойтись без показа своих работ, для чего организуются музыкальные и театральные конкурсы, смотры, показы, фестивали. За примерами ходить недалеко: впечатления о последнем Конкурсе имени П.И. Чайковского свежи. Конкурс — мощнейший рычаг воздействия на стихийно свободных музыкантов, а добиться контроля над наиболее авторитетным из них и многообещающе, и лестно. Мысли, подобные этим, вероятно, барражировали в головах устроителей XIV Конкурса имени Чайковского, решивших предложить помощь в его проведении, а заодно и проверить нашу реакцию на попытки его реформации. Результаты этой помощи, хорошие и не очень, известны. О реформировании скажу, не боясь обвинений в ретроградстве, — "Не дай Бог!" А о лестном внимании разного рода благожелателей определенно высказался Александр Сергеевич Грибоедов: "Минуй нас больше всех печалей и барский гнев, и барская любовь!"