Газета Завтра 945 (2 2013)

Завтра Газета Газета

Оба этапа русской истории: и советский, красный, и монархический, белый, — с точки зрения либеральной истории подлежат демонизации и вычёркиванию. Вовсе не случайно в 90-е годы либералы придумали и широко использовали термин "красно-коричневые". Им неприятно было называть этих людей "белыми", так как в белом движении они видели элементы либерализма, и белое движение времен гражданской войны во многом состояло из деятелей Февраля. Но всё, что было до Февраля, либералы называли фашизмом. Наша история для них — это кровавое недоразумение, "русский фашизм". Поэтому все, кто за царя, за православие, за традиционные русские ценности, — это фашисты, это "коричневые",

говорили либералы. А были ещё те, кто выступал за советские ценности, — это "красные" сталинисты, "вертухаи всесоюзного ГУЛАГа". Вот и получались "красно-коричневые".

Сейчас речь идёт о том, как нам, представителям русской истории, русской церкви, русского народа: и верующим, и идущим к вере, — понимать советский период. О либеральной модели я уже сказал. В 90-е годы Сорос издал учебники истории, где эта модель нашей истории была подробно и разносторонне описана.

Согласиться с такой моделью мы не можем, мы должны определить, каково место советского периода в отечественной истории.

Хотел бы в этой связи обратить внимание присутствующих на некоторые — по-моему, весьма существенные — аспекты.

Мы имеем дело с секулярным, то есть светским обществом — советским. Но это общество было совершенно другим, чем секулярное общество Запада. Здесь можно вспомнить Макса Вебера, который написал классический в своём роде труд "Протестантская этика и дух капитализма". Там он описывает, что капитализм родился в процессе секуляризации, то есть перехода от религиозной к светской модели западного христианства в лице протестантизма. Что капитализм есть светское издание или светская сторона протестантизма. Очень логично, поскольку здесь показаны историческая связь, историческое содержание западного общества. Капитализм — это экономическая модель, вытекающая из протестантской идеи индивидуального спасения — индивидуализма.

Если применить эти тезисы к нашей истории, то когда у нас пошёл процесс секуляризации общества, перехода от религиозной к светской модели, мы получили совершенно иной результат: не либеральный капитализм, а советский социализм. Отсюда, используя веберовскую методологию, Николай Александрович Бердяев в своей работе "Об истоках русского коммунизма" сделал следующий вывод: "Значит, продуктом секуляризации православного христианства является социализм". Интересно, что между протестантизмом христианским и капитализмом светским, атеистическим существуют и различия, и преемственность. Такие же различия и преемственность существуют между православием и социализмом. И мы можем рассматривать социализм как продукт секуляризации, то есть перехода к светской модели православной традиции.

Это подтверждается прежде всего отвержением базового принципа либерализма со стороны не только правых, от славянофилов до черносотенцев, но и левых, от народников до большевиков. Единственный автор, которого они ненавидели в XIX веке, — это Иеремия Бентам. Его имя было ругательством. Он был русофобом, но это даже неважно: любой западный человек, любой либерал — русофоб. Его ненавидели, потому что он сказал: "Хорошо то, что полезно для меня индивидуально". Православные возмутились "Как же так? А народ? А церковь? А страна? А Бог?" Достоевский против Бентама сказал, что красота спасёт мир. Консерваторы ужаснулись и сказали: если добро есть лишь выражение пользы, — значит, всё измеряется деньгами, карьерой. Неприязнь к принципу утилитаризма объединяла у нас и правых, и левых.

Советский период, таким образом, представлял собой одну из сторон русского атилиберализма, секулярного, современного проекта,

жёстко противоположного идее, что все ценности являются материальными, индивидуальными, а индивидуальная свобода быть кем угодно и наслаждаться этим является высшей ценностью. Для коммунистов такое понимание жизни столь же категорически неприемлем, как и для православных.

Не случайно мы практически миновали капиталистический период в нашей истории и сразу, вопреки "классическому" марксизму, перешли в советский социализм. Потому что антилиберализм был для большевиков важнее, чем марксистская ортодоксия. Я убеждён: мы должны по-новому рассмотреть советский период отечественной истории как абсолютно закономерную, логическую, хотя и противоречивую, драматическую и даже кровавую часть нашей истории (но история любого народа кровавая и трудная) и найти, выстроить эту модель.

Доминантным аккордом всей нашей истории — с точки зрения и "красных", и "белых", — является отвержение той базовой философской социологической установки, что индивидуум есть мера вещей. С точки зрения "белых", православных, — Бог есть мера вещей, Вера есть мера вещей. С точки зрения "красных", коммунистов — социальная справедливость есть мера вещей, благо всех в целом, а не отдельных людей суть мера вещей. Это разные подходы, разные теории, но у них есть общее: мера вещей — не индивидуум, не атомарная личность. Отвержение либерального капиталистического принципа является философской основой построения общей для "красных" и "белых" исторической парадигмы.

Мы сейчас не будем говорить о том, что разделяет красных и белых, — их разделяет очень многое, но, тем не менее, внутреннее единство русской истории существует, и оно так или иначе говорит: не в индивидууме дело, дело не в части, а в целом. Дело в справедливости и в альтруизме, в жертвенности и в любви, но не в личном благополучии. По-настоящему "красных" и "белых" объединяет, да и делает русскими, — любовь. Русский — это тот, кто любит, это любящее существо. А любовь всегда предполагает выход за свои собственные пределы, жертвенность по отношению к другому

Это, может быть, и есть тот доминантный аккорд, который мы ищем, и который должен быть осмыслен теоретически, научно-исторически и лечь в основу новой непротиворечивой версии отечественной истории.

Пётр АКОПОВ, политолог.

При всей огромной важности борьбы за историю, которую все последние двадцать лет вели патриоты, — борьбы за то, чтобы связать воедино имперский и советский периоды, можно сказать, что перелом здесь уже произошёл. Он произошёл и в сознании власти — в частности, это проявилось в том, что Путин сказал в своем послании парламенту о единстве тысячелетней истории России, в достаточно символическом назначении на идеологический пост министра культуры Владимира Мединского, в дискуссиях вокруг "законы Димы Яковлева" и "дела Pussy Riot", во множестве других, крупных и мелких, ярких и незаметных, симптомов. Этот процесс будет набирать обороты, и, по-моему, он уже необратим.

Кроме того, в ходе предстоящей в ближайшие годы зачистки коррумпированной элиты должна быть вскрыта её опаснейшая, русофобская либеральная часть, что существенно ослабит и подорвет позиции всей либеральной машины пропаганды. Конечно, не дожидаясь этого, нужно наращивать работу по связке, скрепе нашей бело-красной истории. Но есть, кроме борьбы за связку красной и белой идей в прошлом, и еще более актуальная потребность в борьбе за их единение в развивающейся политической ситуации. Это даже важнее, чем борьба с чистым либерализмом.