Газета Завтра 982 (39 2012)

Завтра Газета

Здесь у нас птичье царство. Например, я здесь впервые увидел такую птицу, как зелёный дятел, оливковый. Вообще говорят, что она очень редкая. А соловьи как по весне петь начинают — прямо заслушаешься. Но это поначалу, а потом на них начинаешь сердиться. Спать пора, а не хочется уходить: сидишь и слушаешь — так хорошо поют.

Раз к нам трудник один приехал, и жил здесь какое-то время. А я-то уже этих птичек понаслушался, иду и ворчу. А этот трудник меня укоряет: "Что же, батюшка, ты ругаешься? Ведь так хорошо, так волшебно птички поют…" Прошло какое-то время, и он говорит мне: "Как мне эти птицы надоели, когда же они замолчат?!"

Филин у нас тут на колокольне

жил целое лето. Я всё ходил: "Гад, я тебя кирпичом!". Всю ночь спать не давал. Он так хитро прятался, что неясно было, откуда именно раздается его уханье. Когда я сюда приехал, в первый год здесь белок было море, а сейчас куда-то делись. Сейчас только кошки. Кошек, конечно, у нас тут огромное количество. Осенью, когда детей с каникул забирают, их дачники нам подбрасывают. Я грожусь собрать их в мешок и куда-нибудь вывезти. Кошки еще такие привередливые. У нас есть один кот, так он знает время дойки. Приходит в коровник, так ему нужно, чтобы от одной коровы чуть-чуть налили, от другой, от третьей. Пока он от всех коров молочка не попробует, не уйдёт.

В 90-е годы новые монастыри всё открывались и открывались, везде насельников было много, постоянные шли постриги в монахи. Сейчас, что называется, эта критическая масса в монастырях осела. Кто-то понял, что эта жизнь не для него и ушёл. Сейчас уже единицы появляются. Удивительно, но женские монастыри всегда более многочисленные. Когда-то было наоборот. Сейчас, что ни женский монастырь, так много больше любого мужского монастыря.

В женских монастырях сильна душевность, доходящая до экзальтированности. У них там всё чудотворит, всё мироточит, всё обновляется — сплошные чудеса. Иногда это объективно, а иногда просто, как говорится, выдается желаемое за действительное.

Не помню, в какой епархии рассказывали случай. Владыка приезжает в женскую обитель, игуменья его встречает: "Владыка, у нас чудо!" — "Что такое?" — "У нас стены в храме замироточили". — "В следующий раз приеду, и если стены будут мироточить, то пойдёшь у меня в другой монастырь". В следующий раз приезжает: "Ну что?" — "Нет, владыка, у нас всё прекрасно, ничего не мироточит".

Вы знаете, присказка такая: "Тайные монахи в миру", — а есть тайные миряне в монастыре. Те, которые живут своей жизнью. Вроде бы и в монастыре, а с другой стороны, его и нет здесь. Вот на такие моменты, к сожалению, я очень болезненно реагирую. Наверное, от неопытности.

Помню, одного трудника выгнал. Человек пребывал в жуткой гордыне, делал всё, что хотел, когда хотел, как хотел, и совершенно никому не подчинялся. Я ему просто сказал: "Собирай чемоданы, два часа на сборы, и давай отсюда". Он поехал от меня в Пафнутьев-Боровский монастырь. Его приняли. Отец Власий — человек более опытный, более мудрый. Он тоже, поняв всё, сделал по-другому. Он сказал: "Иди, ты будешь пока монахом в миру". От меня человек ушел обиженный за то, что я его выгнал, а от Власия ушёл удовлетворенный: "Вот, я теперь монах в миру". Старец сказал ему то же самое, но более мягко. Суть-то одна, человек из монастыря удален, потому что в его делах был соблазн другой братии. .

Когда-то у человека что-то не получается, он не может что-то по незнанию, неопытности, то все пытаешься как-то вразумить, показать, исправить. Есть категория людей, которая для себя придумала правила, пришла в монастырь и не пытается жить монастырской жизнью, а пытается подстроить монастырь под себя: "Надо жить, как я. Надо столько-то часов молиться, вы все живёте неправильно. Я вам покажу, расскажу". Когда такого человека пытаешься в монастырские рамки, уставные, в монастырскую традицию

ввести, то он сопротивляется. Одно дело, когда он не может, не знает, а другое дело, когда не хочет. Тогда, конечно, такой человек становится соблазном для других. Почему ему можно, а мне нельзя? — и начинается разброд.

Всегда кажется, что другому проще живется. И послушание-то у него легче, и келья у него лучше, и возможностей у него больше. Я иногда использую такую вещь, как ротация трудников на послушании. Хорошо, тебе кажется кухня легкая? Пойди-ка, поработай. Тебе кажется, что скотники ничего не делают? Пойди-ка туда. Когда этот круговорот делаешь, то удается сглаживать очень многие углы недовольства, потому что он смотрит со стороны: "Что значит скотник? Целый день спит. Я вот тут работаю на общих послушаниях, а он спит…" А ведь скотникам нужно встать в четыре утра, уйти в девять вечера, а не в пять с послушания. Естественно, днём он немножечко отдыхает. Когда сам человек этим поживет недельку-другую, то все претензии снимаются. У меня было такой один на кухне: "Да что там скотники делают? Спят только!" Как раз тогда была зима, январь месяц. Я его переставил к коровам. Он на четвёртый день замолил: "Всё, я там умру". — "Ты же говорил, что они там ничего не делают, только спят". Сложный монастырь организм, конечно, сложный.

Когда человек приходит проситься — не в монахи, хотя бы в трудники, — то к нему предъявляется определенный минимум требований. Желательно, чтобы при нём был паспорт и желательно, чтобы человек пришел трезвым. Но иногда берешь человека и не понимаешь "почему?", и в принципе потом ты в нем не разочаровываешься. Такие моменты тоже бывали. А другим отказываешь сразу, вроде бы нет видимых причин, но почему-то отказываешь. Хотя в принципе всегда стараемся дать шанс всем. Не принимаем, скажем, уже таких откровенно опустившихся людей, потому что уже опыт показывает — он придёт под зиму, работать не будет. Придёт для того, чтобы создать проблемы: либо что-то украсть, либо напиться, либо дебош тут устроить. В любом случае, как только в нём понадобится нужда, то есть, весною, когда самые работы — он убежит. Вот таких-то я за очень редкими исключениями беру. Очень настороженно относимся к людям, которые приходят и говорят: "Всё, я уже в монахи". Опять же, практика показывает, что такой человек и двух месяцев не продержится.

Или еще спрашиваешь: "А что ты умеешь делать?" — "Я всё умею!" — "Зачем ты пришел в монастырь?" — "Я пришел заниматься тем, чем вы здесь занимаетесь". — "А чем мы здесь занимаемся?"

У меня есть трудник, которого привезли, потому что он стремительно спивался. Его привезли родственники на месяц. Он пробыл этот месяц, решил остаться еще на месяц, потом еще. Потом он полностью бросил пить. Бросил курить. Человек сделал над собой усилие. Сейчас мы приняли его в братья. Вот такой путь. Господь — он же Творец, поэтому каждому он находит путь.

Отец Мелхиседек пришел в монастырь, приехав в отпуск на три недели. Вот что он рассказывает: "Первую неделю просыпался с той мыслью, что сегодня уеду и ложился с той же мыслью, что завтра утром я уеду. К концу третьей недели, знаете, такое чувство было, когда долго где-то скитался и наконец вернулся домой. Было такое чувство, что не хочу больше никуда. Острое чувство дома.

У меня мама, ей уже много лет, и когда я ее навещаю, то говорю: "Ну, всё, мам, я домой", и она с некоторой ревностью: "А ты где? Ты что, не дома?" Дом — это монастырь. Искушений было много и проблем. Но Господь хранил, и ни разу не было такого желания вернуться в мир или сожаления о том, что пришёл в монастырь".