Газлайтер. Том 18
Шрифт:
Лишние претенденты на мои территории — это вообще особое развлечение. Сначала они нагло вторгаются, а потом, с раскрасневшимися ушами и дрожащими коленками, получают по самолюбию. Чуть позже — по сознанию. В результате превращаются в послушных марионеток, и жизнь снова налаживается.
Ну, если вдруг что-то пойдёт не так, всегда есть вариант перебросить дополнительные силы через стелу в Капитолии. Маленький секретик, о котором никто официально не знает. Хотя, надо признать, римские дворяне что-то начали подозревать. Прошлый раз, когда я удивил всех молниеносной переброской
Теперь макаронники будут осторожнее. Но, если кто-то вдруг решится испытать судьбу и сунется в мои дела, что ж, шапки летать не будут — их просто разнесёт в клочья вместе с головами.
В общем, Ланг под контролем, а я наконец могу позволить себе немного расслабиться. Хотя бы здесь, в Невинске.
За воротами замка нас встречает делегация радостных лиц. Жены обнимаются. Лакомка сияет так, что кажется, ещё немного — и затмит солнце. Лена не отстаёт: её улыбка мягкая, как любимый плед, и такая же уютная. Не отстают и другие домочадцы. Гереса и Веер в отличном настроении, словно только что выиграли в лотерею. Даже Кострица улыбается! Правда, это явление длится ровно до тех пор, пока её взгляд случайно не пересекается с довольным Ледзором. Тут же её лицо становится серьёзным, будто у учителя, поймавшего ученика на списывании.
— Ну, а где же наш дорогой Юрий Михайлович? — спрашиваю, оглядываясь. Чего-то в общей картине не хватает. — Князь говорил, что задержался в гостях.
Лакомка отвечает с лукавой улыбкой:
— Юрий Михайлович нынче очень стеснительный. Лучше тебе самому зайти к нему в покои.
Ах вот как? Стеснительный? Это будет интересно. Ох, главное не заржать при нем, а то ведь обидится.
Иду с Лакомкой к покоям Морозова. Подходим к двери, стучу. Из-за неё раздаётся глухой, недовольный голос:
— Что такое? Кого ещё принесло?
Ох, настроение, смотрю, солнечное. Я невозмутимо отвечаю:
— Юрий Михайлович, может, поболтаем? Расскажете, как у вас дела, да и вообще…
Сквозь дверь доносится тяжёлый вздох.
— Данила, с прибытием! Но нет у меня желания общаться, — ворчит он, но после короткой паузы всё-таки сдаётся: — Ладно, заходите.
Открываю дверь и сразу же замираю на пороге. Морозов стоит, скрестив руки, а его борода — это отдельная картина. Подкрученные усы, кружевные завитки, напоминающие цветочки — настоящее произведение искусства.
Я, конечно, стараюсь держать лицо, но уголки губ предательски дрожат.
— Образ у вас, Юрий Михайлович, весьма… любопытный, — выдавливаю с лёгкой усмешкой, чувствуя, как из-за спины Лакомка едва сдерживает хихиканье. — Парижские франты нервно курят в сторонке, а некоторые, наверное, даже плачут.
Морозов хмуро смотрит на меня, выпрямив плечи. Его взгляд красноречиво говорит: «Ну смейся, смейся, граф, твой час тоже придёт. Когда обзаведешься бородой».
Но нет, такого эпатажного часа у меня точно не будет. Во-первых, как физик, я могу контролировать растительность на лице. Во-вторых, Лакомке я подставляться не собираюсь. В отличие от князя я ее знаю как облупленную.
Решаю проявить великодушие к другу рода и спасти
— Дорогая супруга, — Оборачиваюсь к своей озорной альве, — должно быть, этот выдающийся образ имеет какую-то определённую цель? Ведь это не может быть стиль на каждый день?
Лакомка невинно улыбается.
— На самом деле, данные изменения временные, — весело заявляет она. — Это всё ради волнистости бороды. Финтифлюшки можно уже убирать.
Морозов, до этого стоически молчавший, оборачивается к Лакомке и смотрит на нее с укором.
— То есть это было временно? — в его голосе одновременно и шок, и лёгкая обида. — Почему же вы мне об этом не сказали? Я ведь уже думал, что мне придётся так ходить всю жизнь, если я хочу жениться на вашей сестре!
Лакомка с неподдельным удивлением смотрит на князя:
— Но вы же не спрашивали, Юрий Михайлович! А я, знаете ли, мысли читать не умею. Это вот мой муж телепат, а не я.
Морозов вздыхает тяжело. В глазах читается обречённое понимание: вот какую хитрую и проказливую мордашку он получит в родственники, если решится жениться на принцессе Ненеи.
— Ну хоть так… — бормочет он, устало проводя рукой по своей кружевной эпопее.
Морозов, нахмурившись, ворчит.
— Можно тогда поскорее снять эти финтифлюшки?
Лакомка елейным голоском уверяет:
— Конечно, Юрий Михайлович, сейчас всё исправим.
Она зовёт служанку с ножницами и целым арсеналом для укрощения бородатых шедевров. Я же решаю навестить нового члена семьи. Направляюсь в покои, где Ненея лежит в саркофаге, неподвижная, словно спящая статуя. Тишина, лёгкий аромат трав — здесь всё дышит покоем. Возле саркофага моя сестра Катя со сосредоточенным видом протирает её лицо влажными салфетками.
— Спасибо, сестра, — говорю, улыбнувшись.
Катя вздрагивает, едва не роняя салфетку.
— Ко-ко-ко… ой, — она тут же спохватывается и старается придать лицу спокойное выражение. — Ничего особого, Даня. Просто помогаю Лакомке.
Я улыбаюсь, одновременно глядя на неё внимательно.
— Смотрю, Петушок всё ещё норовит «вылезать» без спроса, — замечаю.
— Есть такое, брат, — вздыхает Катя.
— Значит, придётся повременить с расширением Легиона. Не стоит торопиться с новым легионером, пока ты не научишься полностью контролировать свой ментальный багаж.
Катя лишь кивает, её плечи немного опускаются, и она тихо вздыхает.
— Конечно, как скажешь, Даня, — отвечает она, аккуратно отложив салфетку в сторону.
Сестре, конечно, не терпится увеличить Легион — желание похвальное, но явно неуместное сейчас. Это не тот случай, когда скорость что-то решает. Поторопишься, нахватаешь ментальных подчинённых без должного контроля, а потом начнутся бунты. И всё, можешь попрощаться с родным телом.
После этого я сосредотачиваюсь и приступаю к детальному анализу состояния Ненеи, погружённой в анабиоз. Её организм, переживший энергетические перегрузки, нуждается в восстановлении. Саркофаг, оснащённый моими целебными артефактами, делает своё дело, постепенно приводя её тело в порядок.