Газлайтер. Том 25
Шрифт:
Пока продолжаю чистку, мысленно подключаюсь к Ломтику, через него проникаю ближе к лагерю людей Мстиславского. А это именно его бойцы засели неподалеку. Вижу огни, слышу обрывки разговоров. Слушаю, не отвлекаясь от работы. Ну, понятно. И их цель — вовсе не гули, а, угадайте, кто?
Опять я, ага. Ничему не учатся бояре, хоть кол на голове чеши.
Даю Ломтику пару заданий. Первое — заглянуть в гости к самому боярину Мстиславскому.
А сам продолжаю лечить альва за альвом. Вычищаю ментальную слизь, обнуляю надстройки, удаляю триггеры, от
Ставка Мстиславского, Междуречье
— Значит, гули — рядом с газовой трубой? Той самой, что тянется к лагерю беженцев? — Мстиславский потирает руки, прикидывая, как бы поизящнее подставить графа Данилу. — Хм… гулей не трогать. Лучше подставьте этих альвов Филинова. Наши пусть тихо заложат мину прямо у трубы. А когда альвы закончат зачистку— бах! — и труба в клочья. А потом мы официально пишем Кутузову: мол, граф Данила совсем съехал с катушек, кидается взрывами, рушит критически важную инфраструктуру, лишает народ отопления. Да, да… будет очень красиво.
Боярин довольно хмыкает, опускается в кресло, откидывается… и замирает.
— Мать твою, — выдыхает он. — Гоша… подо мной что-то щёлкнуло.
Адъютант Гоша, долговязый, с неуверенным выражением на лице, осторожно заглядывает под кресло.
— Что там, Гоша? Не молчи! — требует боярин.
— Похоже на мину, Ваше Сиятельство, — говорит адъютант неуверенным тоном и делает пару шагов прочь от кресла — на всякий случай.
Глаза Мстиславского расширяются.
— Гоша! Зови сапёров! Быстро!
Сам боярин мгновенно накидывает стихийный доспех. Поверх костюма начинает поблёскивать броня из ветра.
Сапёры влетают в кабинет спустя пару минут. Проверенный состав.
Командир отряда приседает у кресла, смотрит.
— Подтверждаю: мина. Факт. Но добраться до неё проблематично, Борис Семенович.
Проблематично — мягко сказано. Боярин, скажем прямо, обладатель внушительного комплекта. Задница занимает площадь, сравнимую с отдельной областью Царства.
Мина втиснута под, и к ней не подлезть — не подлезет ни инструмент, ни палец, ни даже ментальный зонд.
— Осторожно, — бормочет сапёр, напряжённо глядя вверх. — Если приподниметесь — может сработать.
— Прекрасно! — рявкает Мстиславский. — Просто блестяще! — Он тут же уплотняет стихийный доспех. Дышит тяжело, словно уже взорвался, но держится.— Что делать-то?! Чего вы молчите?! Давайте инструкции! Вы же эти мины каждый день устанавливаете! — злится он, стараясь не паниковать, но голос всё же на грани писка.
— Нужно вставать, Борис Семенович, — говорит сапёр. — Заряд не критический. По идее, ваш доспех выдержит.
— По идее?! — вскидывается боярин. — Это вы так в Офицерском
— Мы… предполагаем, что да, — честно признаётся сапёр. — Вероятность около семидесяти процентов. Мы ведь даже не можем толком мину разглядеть под вашей задницей. Не знаем, с чем конкретно столкнулись.
Мстиславский стискивает зубы.
В голове проносится: вот и поиздевался над Данилой. Мину хотел ему заложить — а теперь бы не оставить ещё одну прямо на кресле.
— Вам нужно торопиться, Борис Семенович — добавляет второй сапёр. — Доспех не вечен. Вы же тратите силы на его поддержание. Чем дольше сидите — тем он тоньше. Лучше уже сразу встать.
Мстиславский дышит, как бык перед боем. И всё-таки — встаёт. Щёлк. Ничего. Тишина.
Сапёры бросаются к креслу. Один заглядывает под него — и замирает.
— Кто-то убрал заряд, — говорит он.
— Постой… — прищуривается второй. — Постойте-ка! Это же наша мина. Та самая, которая исчезла из походного арсенала. Мы её как раз к трубе собирались нести…
И тут снова щёлк.
Из-под кресла начинает валить густой газ. Зеленовато-серый, с мерзким сладковатым запахом.
— Это же… — морщится Мстиславский. — Это же вонь уисосиков! Прочь отсюда!!
Все вылетают из кабинета в коридор, захлопывая дверь. Хватаются за стены, кашляют, кто-то ругается на «альвийском», образно выражаясь.
Мстиславский, красный, как отварной рак, утирает пот.
— Отмените всё! Всю операцию «Труба» — к чёрту! — сипит он. — Альвов, гулей, вообще всё! Данилу не трогаем! Может, и нас тогда пронесет!
Боярин тяжело оседает на пол.
Вернулся я из Стремено усталым, но довольным.
К счастью, Мстиславский передумал устраивать диверсию. К счастью для него, конечно.
Видимо, мина под собственной задницей вразумляет куда эффективнее, чем любая политическая этика и муки совести вместе взятые. Хороший урок — прямо под копчиком. Надолго запомнится.
По прибытии решаю сразу заглянуть к Золотому — проверить, как он там, на диетическом пайке. Ну и, конечно, всё предсказуемо: нарушил. И дня не выдержал. Это распознать легко — подключаешься к легионеру-геноманту, касаешься чешуи, запускаешь сканирование.
— Слушай, — говорю, глядя в подозрительно невинную желточешуйчатую морду, — ты когда успел сожрать овцу?
— А что мне оставалось, человек? — удивляется Золотой. — Она бродила по лесу, бедная, заблудившаяся, блеяла, страдала. Умоляла прекратить мучения. Ну я её и хрум. Она, можно сказать, сама в пасть просилась. Я же не живодер какой-то! У меня сердце тоже есть!
— Пока не сядешь на диету — никакого тебе Одарения, сердобольный, — отрезаю. — Рыба и птица. Без вариантов. Сколько можно повторять: ты не печь, чтобы туда всё подряд кидать.
Он страдальчески вздыхает, словно я только что отрубил ему хвост и выкинул его на вегетарианский фестиваль. Театральная трагедия с элементами бульвара.