Газыри
Шрифт:
Прочитал это в «Букваре» от отца Феофила в день поминовения преподобного, и стало стыдно, очень, очень за свое нерадение с письмами и ответами на них… Когда-то прочитал, что после смерти Фолкнера открыли заваленную письмами специальную комнату с прорезью как в почтовом ящике — всю корреспонденцию он отправлял туда, не распечатывая. Слабое утешение!
На почте рядом со своим домом на Бутырской купил пять конвертов, чтобы ответить давно ждущим своим корреспондентам… Отдавая за них 25 рублей, немалые для человека на безжалостном русском пенсионе деньги, рассказал работнице об Исидоре Пелусиоте — любопытно, мол, что тогда бедному
Как я, Лев Львович, хитро устроился…
Почему я, во-первых, Лев Львович?
Да потому что Гурий с еврейского — львенок, а Леонт по-гречески — лев. Леонтий соответственно — львиный… какие еще нужны доказательства «львиного» моего происхождения? На всякий случай запутанного, лишь на двух языках объяснимого…
Счастье ожидания
Француз Пьер Буаст говорил, что «большинство повестей и романов причиняют двоякий вред читателям: они крадут у них время и деньги».
И все-таки, все-таки…
Бывало, что у меня лежало по нескольку начатых рассказов, этих самых «начал» и нынче достаточно, недаром же я придумал форму, к которой, коли Бог даст, еще приду: досказ.
Краткое, вплоть до скороговорки, емкое окончание… как в творческой заявке, бывало?.. Как в том самом, что киношники называют «синопсис»?
Но пока о другом. О том, что нынче у меня начаты четыре романа, и все они «пеплом Клааса», как мы раньше говаривали, «стучат в мое сердце».
Какое счастье «переживать» их то один за другим, то чуть не вместе, потому что есть такие моменты, как собственное детство, предположим, без которых не обойтись ни здесь, ни там…
Вот что писал по этому поводу Эмиль Золя: «Работа романиста — печальное ремесло. Единственные счастливые часы — это часы обдумывания плана. Все остальное время приходится мучиться и страдать».
Что правда, то правда. Иной раз думаешь: имелось бы некое приспособление, чудесным образом записывающее этот полет фантазии или ту горькую реальность, которые в голове твоей сменяют друг дружку… Или чудо здесь уже ни при чем? Только что прочитал в электричке беседу с «отцом психотропного оружия в России» академиком Игорем Смирновым, который рассказывает запросто: «Пассивным видом психотропного оружия можно считать созданную в нашем НИИ компьютерную психотехнологию „минд ридер“ (говоря варварским наречием, которое мы с Олегом Дмитриевым так блестяще использовали в беседах с нашей англичанкой на первом курсе журфака, простодушно говоря, глядя в глаза ей: „год буе“ — это „гуд бай“, значит, „до свидания“…), что можно перевести как „читалка мыслей“. За сорок минут работы этой системы с человеком я могу добыть из его мозга столько информации, сколько опытному психоаналитику удастся получить за три месяца ежедневных бесед».
Нет бы — использовать это для чего-нибудь доброго. Сделали бы вместо «читалки» «помогалку», а потом вместе и посмотрели бы, что вышло!
Интересны следующие вопрос и ответ: «А человек может защититься от такого вторжения в его мозг?» — «Разве что залив в себя пять стаканов водки. Суперкомпьютер, стоящий на моем столе, способен выуживать информацию из подсознания. А подсознание не контролируется сознанием. Чего человек не осознает, то он и неспособен защитить».
Одна у русского человека защита: и здесь тоже!
И, может быть,
Телеграмма от кунака
Глеб мне отдал ее, когда я вернулся вечером из Москвы: «Гарий аннотация мощная крепко обнимаю Юнус».
Зная природное немногословие моего друга и благоприобретенную им — по причине скудных писательских заработков («какая жизнь с пера!» — восклицал Александр Сергеевич, к роману о котором я отправил Юнусу аннотацию) — бережливость, можно заявить смело, что кунак мой «разговорился», более того — заболтался… как мы, и правда что, скудно живем!
Но речь о другом: выходит, догадка моя о форме «роман-плач», «роман-гыбзе» вышибла-таки у него скупую черкесскую слезу.
Но ведь и мои-то «четыре начала»? Разве каждый из четырех стучащих в сердце романов не есть этот самый плач?
Права, права, выходит, старинная адыгская поговорка: работай для другого — учись для себя.
Лишь бы только Господь дал возможность реализовать приобретенный долгой учебой моей на Кавказе опыт: продлил дни и не лишил вдохновения… помоги, Господи!
«Радостью сияющий»
По-гречески Харалампий, вчера был его день, Харалампия Магнезийского.
«Святой, святитель, священномученик, был епископом г. Магнезии в Фессалии. За проповедь Евангелия и отказ принести жертву языческим богам был предан жестоким мучениям, которые, укрепляемый Богом, мужественно переносил. Воины Порфирий и Ваптос, мучившие святого, видя его непоколебимую веру и мужество, тоже уверовали во Христа и были обезглавлены. Видя чудеса, происходившие при мучениях святого, уверовало и множество язычников.
Когда мученика Харалампия, вплетя веревку ему в бороду, повлекли к императору Септимию Северу в Антиохию, жестокосердие воинов человеческим голосом обличил конь одного из них.»
У нас в Кобякове вчера был Гаврюша со своим другом Мишей, помогали мне разобраться с моими файлами…
Прочитал я им это и говорю: «Кроме всего прочего — к чему это я?.. У тебя ведь в этом компьютере рассказик есть: „О говорящих кошках“. И я для тебя оставил громадную статью о говорящем коте, да вот и это сообщение об увеличении количества „разговорчивых“ таких животных в Москве… Почему же нам не поверить, что заговорил возмущенный конь, верно? Тем более — наверняка при Божией помощи, а?»
Оба они посмотрели на меня с любопытством, потом друг на друга глянули, промолчали… Но шла, судя по глазам, «внутренняя работенка», шла…
А о святом дальше вот что: «После многих мучений священномученик Харалампий был осужден на усечение мечом. При последней его молитве, в которой святой просил Господа, чтобы в той местности, где будут почивать его мощи и где будет почитаться память его, не было ни голода, ни мора, ни тлетворного ветра, погубляющего плоды, но да будет в этом месте мир, благосостояние, изобилие пшеницы и вина, и просил об оставлении грехов почитающим святую память его. Святителю явился Господь во Славе своей и обещал исполнить его прошение. Св. Харалампий преставился прежде, чем меч коснулся его. Кончина священномученика последовала в 202 г., когда ему было 113 лет».