Где будет труп
Шрифт:
— Да? — подбодрила его Гарриет. Она знала, что винноцветное платье ей идет.
— Что вы скажете о мистере Генри Уэлдоне?
— О.
Это был не совсем тот вопрос, которого она ждала. Она поспешно собралась с мыслями. Ей совершенно необходимо быть идеальным бесстрастным сыщиком.
— Ведет он себя ужасающе, — сказала она. — И умом не блещет.
— Да то-то и оно.
— Что и оно?
— Зачем он здесь? — ответил Уимзи вопросом на вопрос.
— Она его позвала.
— Да, но он-то почему здесь? Внезапный приступ сыновней любви?
— Она думает
— А вы?
— Возможно. Или, скорее, он старается не попасть в немилость. Деньги-то ее, как вы знаете.
— Несомненно. Да. Странно, что ему только сейчас пришло это в голову. Он очень на нее похож, правда?
— Очень. Настолько, что поначалу у меня возникло странное чувство, будто я его где-то видела. Вы имеете в виду, что они слишком похожи, чтобы друг с другом ладить?
— Сейчас они вроде бы прекрасно уживаются.
— Думаю, он рад, что ему больше не грозит роль пасынка Поля Алексиса, и не может это скрыть. Он не слишком тонкая натура.
— Это вам женская интуиция подсказала, да?
— Да ну ее, эту женскую интуицию. Он не кажется вам романтичным или мрачным?
— Нет, как ни жаль. Мне он кажется всего лишь отвратительным.
— Да?
— И я хочу понять почему.
Какое-то время они молчали. Гарриет чувствовала, что Уимзи должен сейчас сказать: «Как вы прекрасно танцуете». Поскольку он этого не сказал, она решила, что танцует, как восковая кукла на ватных ногах. Раньше он никогда с ней не танцевал и не обнимал ее. Для него это должен быть эпохальный момент. Но его ум полностью сосредоточен на скучной личности фермера из восточной Англии. Пав жертвой комплекса неполноценности, Гарриет споткнулась о ногу партнера.
— Простите, — сказал Уимзи, по-джентльменски принимая ответственность на себя.
— Это я виновата. Я паршиво танцую. Не беспокойтесь обо мне. Давайте прервемся. Знаете, вам не обязательно проявлять любезность.
Все хуже и хуже. Раздражительность и эгоизм. Уимзи удивленно посмотрел на нее сверху вниз и вдруг улыбнулся:
— Дорогая, даже если б вы двигались как престарелый слон, больной артритом, то и тогда я танцевал бы с вами, пока солнце и луна не попадали бы в море. Я тысячу лет ждал, чтобы увидеть, как вы танцуете в этом платье.
— Болван, — сказала Гарриет.
В тишине и согласии они сделали круг по залу. Антуан, который вел необъятную женщину в нефритово-зеленом платье и бриллиантах, пересек, как комета, их орбиту и прошептал на ухо Гарриет, склонившись над жирным белым плечом:
— Qu’est-ce queje vous ai-dit? L’'elan, c’est trouv'e [95] .
Он проворно заскользил прочь, оставив Гарриет краснеть.
— Что сказал этот негодяй?
— Что с вами я танцую лучше, чем с ним.
95
Что я вам говорил? Искра зажглась (фр.).
— Какая наглость! — Уимзи злобно сощурился, высматривая элегантную спину Антуана
— А теперь скажите мне вот что, — промолвила Гарриет. Музыка кончилась, когда они находились на противоположном от Уэлдонов конце зала, и было совершенно естественно сесть за ближайший столик. — Скажите, чем вам не нравится Генри Уэлдон?
— Уэлдон? — Мысли Уимзи блуждали где-то далеко. — А, да, конечно. Зачем он сюда приехал? Ведь не втираться же в милость к маменьке?
— Почему бы и нет? Самое время. Алексис устранен, путь свободен. Терять ему теперь нечего, и он может позволить себе быть рядом, ужасно сопереживать, помогать в расследовании и всячески проявлять сыновнюю любовь.
— Тогда почему он пытается меня отсюда отвадить?
— Вас? Как это?
— Сейчас в баре Уэлдон оскорблял меня, как только мог, только что не бранился и не распускал руки. Косвенно, но недвусмысленно дал мне понять, что я сую нос куда не просят, использую его мать в личных целях и, не исключено, подлизываюсь к ней в расчете на ее денежки. В сущности, заставил меня опуститься до неописуемой пошлости и напомнить ему, кто я такой и почему не нуждаюсь ни в чьих деньгах.
— Что же вы не ответили ему прямым в челюсть?
— Был соблазн. Я подумал, что вы за это полюбите меня сильнее. Но по зрелом размышлении вы и сами не захотите, чтоб я приносил принципы сыска в жертву любви.
— Конечно нет. Но чего он добивается?
— О, это очевидно. Он очень доходчиво объяснил. Хочет, чтобы мы зарубили себе на носу: все эти розыски надо прекратить, чтобы миссис Уэлдон перестала тратить время и деньги на поиски несуществующих большевиков.
— Его можно понять. Он рассчитывает эти деньги унаследовать.
— Разумеется. Но если я сейчас пойду и перескажу миссис Уэлдон все, что он мне наговорил, она, скорее всего, лишит его наследства. И что проку будет от всех его соболезнований?
— Я знала, что он глуп.
— Очевидно, он во что бы то ни стало хочет прекратить расследование. Настолько, что готов не только к тому, что я на него донесу, но и к тому, чтобы провести тут неопределенное время, околачиваясь вокруг матери и следя, чтоб она не начала расследовать дело сама.
— Видимо, ему больше нечем заняться.
— Нечем? Девочка моя, он ведь фермер.
— И?..
— А на дворе июнь.
— Ну и что?
— Почему он не на сенокосе?
— Об этом я не подумала.
— Ни один порядочный фермер не согласится пропустить время от сенокоса до сбора урожая. Я мог бы понять, если б он приехал на один день, но он, похоже, намерен засесть надолго. Эта история с Алексисом приобрела такую важность, что он готов бросить все, приехать в место, вызывающее у него отвращение, и бесконечно торчать в отеле, ухаживая за матерью, с которой у него никогда не было ничего общего. Я нахожу это странным.
— Да, это довольно странно.
— Он здесь раньше бывал?
— Нет. Я его спросила, когда мы знакомились. Такой вопрос никого не удивит. Он сказал, что никогда тут не был. Думаю, держался отсюда подальше во время истории с Алексисом — не мог этого вынести.