ГДЕ ЛУЧШЕ?
Шрифт:
Прошли они церковь; недалеко от церкви увидали постоялый дом. На постоялом никого теперь не было, и хозяйка очень обрадовалась, что к ней пришло много гостей.
– Ну, что ты с нас возьмешь за постой?
– начал Горюнов.
– А долго вы проживете?
– Не всё же мы у тебя будем жить… Мы надолго пришли сюда, своим домком надо будет заводиться.
– Что ж, дело хорошее. Прежде у нас все свои робили на промыслах, а после воли столько наехало заводских, что беда! Есть даже и такие, кои и дома себе настроили.
– Ишь ты!
– Ей-богу! Только народ - собака,
– И всем дело есть?
– Теперь помене стало, потому с волей господа крепко прижались: где бы нужно все варницы пустить, а они только четверть. Оттого и соли помене, и рабочим мало дают. Теперь-то мало работы; а то весной и бабам много работы.
После обеда молодежь, в том числе и Пелагея Прохоровна, улеглась спать, а Короваев с Горюновым пошли в село.
– На постоялом-то дворе невыгодно жить, Терентий Иванович, - сказал Короваев Горюнову.
– Надо будет поискать квартиру.
– Только я с вами жить не буду.
– Это дело твое, а я тебя не неволю. Только мы с тобой еще походим, поглядим, что за народ здесь.
Отправились они в харчевню. Там четверо мастеровых пили чай.
Короваев и Горюнов сели к столу, недалеко от мастеровых.
– Ежели мне теперь Усольцев не заплатит, я его камнем.
– Ну, не горячись. Уж ты эту песню давно поешь!
– Не веришь?
– А помнишь, как он с Агашки-то платок содрал, как ты расходился? И ничего!
– Агашка сама с ним разделалась.
– Полно!! Агашка, известно, поругалась-поругалась, да и только. А што наша ругань? Нет, ты бы его смазал хорошенько.
– Я его с лестницы!
– Дурак! С лестницы спустишь - в острог попадешь! Не так ли?
– спросил мастеровой, обращаясь к Короваеву.
– Чево и говорить.
– А вы не здешние? Видно, на работы пришли?
– Да.
– То-то!
– Ну, и обожглись, значит. Заводские?
– Заводские. Только жить-то там нельзя: покосы и дома отняли; совсем разорили.
– Скверно. А все ж на одном месте лучше, я те скажу, потому всё свои, свои и выдадут, и выручат. Так ли?
– Это так. Только больно неприятно, когда есть нечего.
– Полно-ко! Коли бы жрать нечего было, не пил бы чай…
– Это можно себе позволить. Иной последние деньги на водке пропивает.
– Дело, братец, говоришь. Каким же ты ремеслом думаешь заняться?
– Да надо приглядеться. Я столяр.
– Барин!
– Почему барин?
– Потому что тяжелой работы не знаешь, с господами знаешься. С такими людьми мы компанство не водим; а потому - дабы повелено было, не доводя до греха, убираться вашему брату, стругалу, подобру-поздорову!
– И мастеровой подошел к Короваеву.
– Однако ты, видно, по гражданской печати обучен?
– проговорил, смеясь, Короваев.
– А это видишь?
– сказал мастеровой, показывая черный кулак.
– И свои имеем.
– Тебе говорят - уходи, потому эта харчевня наша: здесь все промысловые, с Поносовского промысла.
– Чем же мы вам мешаем?
– Мешаете, да и все тут.
– Послушайте! Уходите добром… Наши скоро придут;
Короваев и Горюнов не шли.
Мастеровые стали шептаться. Немного погодя один из них вышел.
– Понимаешь?
– сказал шепотом Короваев Горюнову.
– Гармонийку-то я забыл, вот што скверно!
– отвечал Горюнов.
Вдруг в харчевню вошло человек пять рабочих. У двоих за кушаками были засунуты сырые серые мешки, остальные ничего не имели при себе.
– Где? Эти?!
– крикнул дюжий рабочий и подошел к Короваеву и Горюнову, которые держали в руках блюдечки с чаем.
– Кто вы такие?
– крикнул рабочий, уперши руки в бока и разодвинув ноги.
Остальные окружили стол, за которым сидели Горюнов и Короваев.
– А ты из каких, из полицейских?
– спросил Короваев, поставив блюдечко.
– Из полицейских.
– Ну, так иди туда, откуда пришел!
– Ты зубы-то не заговаривай, а коли тебя турят (гонят), так пошел!
– проговорил другой рабочий.
– Никто меня не волен гнать, потому я такие же деньги плачу, как и все.
– То-то, не такие. Афанасьич не возьмет с вас того, што он с нас берет.
– Известно. С ненаших всегда вдвое, - сказал хозяин харчевни и захохотал.
– То-то и есть. Вы должны быть благодарны, что мы вашему хозяину барыш доставили. Не приходи бы таких дураков, как мы, - пришлось бы закрывать заведение.
– Ох ты, осел!.. Много ты передашь!.. Хороший человек водку берет, а то пришли, взяли чаю на гривенник, да и сидят целый день!
– проговорил хозяин и подошел к столу.
– Эй! кто из вас водку пьет - угощу! Знай терентьевского Горюнова!
– сказал Горюнов вставши, - и сделал такую гримасу, что все смотревшие на него захохотали.
Скоро явился полуштоф; по выпитии из него по стаканчику рабочие уже не ругались с терентьевцами, а дружно разговаривали.
От них они узнали, что соляные промыслы находятся в трех селениях, отстоящих в недалеком расстоянии одно от другого, - Моргунове, Притыкине и Демьянове. Из них первые два принадлежали пяти разным владельцам, а Демьяново - казне. Сами господа никогда не жили в своих селах, а некоторые из них даже и не бывали в них. Они жили или за границей, или в столицах, и поэтому всеми делами заправляли управляющие с приказчиками, которые были или местные купцы, или отставные чиновники, и обращались с рабочими, как настоящие господа. Но этих господ рабочим приводилось видать на промыслах очень редко, раз или два в год; настоящими же хозяевами были смотрителя, нарядчики и тому подобная мелюзга, которая из каждого рубля, из каждой рогожи или куля старалась приобрести в свою пользу копейку. Они обсчитывали рабочих ежедневно; жалобы на них не принимались или оставались без уважения, и если, несмотря на это, рабочих всегда много было на промыслах, так потому только, что им нечего было есть; куда ни пойди, все работы находятся в руках этих пиявиц, например - постройка барок, судов, караулы, очистка льда и т. п.; даже торговлю всю они забрали в свои руки. Из всего этого Горюнов вывел то заключение, что ему здесь ничего не приобрести, и крепко призадумался.