ГДЕ ЛУЧШЕ?
Шрифт:
– Да с чево ей отравлять-то тебя?
– Нет, ты послушай…
В избу вошла Степанида Власовна с избитыми щеками, из носа сочилась кровь.
– Варвар ты! Разбойник… - кричала Степанида Власовна.
Муж поднялся с лавки, но Горюнов усадил его.
– Постой! ты знай, что я в рудниках робил и не эдаких еще скручивал… Ты поглядел бы на себя-то, на кого ты похож?..
– Я? Ты думаешь: кто я? Я лесной князь, потому я над лесом командую.
Ульянов вошел в свою сферу и стал говорить о своей лесной службе - и, наконец, вошел в такой пафос, что, размахивая руками, бросил склянку, не заметив того
Между тем Степанида Власовна вышла на двор. Там Григорий Прохорыч возился с толстым сучковатым поленом. Как он ни ухитрялся расколоть его, оно не раскалывалось, а только топор крепче прежнего заседал в нем. Пелагея Прохоровна и Лизавета Елизаровна стояли недалеко от него и хохотали.
– Да скоро ли, Гришка? Заморозить, што ли, нас хочешь?!
– говорила сестра.
– Где ему, вахлаку, расколоть!
– говорила, смеясь, Лизавета Елизаровна.
– А вот расколю! Уйдете ли вы?!
– горячился Григорий Прохорыч.
– Ох ты, заводская лопата! И полено-то расколоть не умеешь.
– Ты бойка! Ну, расколи! Расколи!..
– Затопили печь-ту?
– спросила Степанида Власовна.
– Да вот дожидаемся, когда этот вахлак расколет, - сказала Пелагея Прохоровна.
Хозяйка пошла в квартиру Горюновых, за нею и Лизавета Елизаровна с Пелагеей Прохоровной.
Григорья Прохорыча пот пробирал крепко, и ему очень было стыдно, что его осрамила хозяйская дочь, красивая девка, которую так и хотелось ему, по заводскому обыкновению, ущипнуть. И выбрал же он такое полено проклятое… нужно же было ей войти во двор с сестрой; но не будь ее, он скорее бы расколол полено, а то никак он не может попасть куда следует.
Однако все-таки он расколол полено, и когда пошел в квартиру, хозяйка уже выходила из нее.
– Гляди, девка, наше полено взял, ей-богу!
– сказала Лизавета Елизаровна.
– Есть што брать! Погляди на щепки сперва, потом говори.
– Будь ты проклятая, хвастуша!
Девицы занялись разговорами, но недолго: кто-то застучал в стену, и Лизавета Елизаровна убежала, оставив своих сестер и брата у Горюновых.
Елизар Матвеич, объявив свой супруге, что завтра чем свет он отправляется в лес и поэтому ему нужно напечь хлеба, отправился с Горюновым в варницы. Это путешествие в варницы супруга объясняла тем, что он нашел по себе приятеля - пьяницу, а так как у нового приятеля нет денег, то он повел его разыскивать других приятелей, чтобы напиться пьяному.
– И откуда это он все таких приятелей приобретает?
– спросила дочь.
– Небось ты рада!
– Есть чему мне радоваться.
– То-то будешь опять строить лясы-балясы…
– Мамонька…
– Думаешь, не знаю, как ты с Ванькой Зубаревым… Смотри-кось, брюхо-то вздуло… Варначка!* _
* Каторжная.
Лизавета Елизаровна надула губы, села к окну, задумалась, утерла появившиеся на глазах слезы.
– Чево там прихилилась (притаилась)… Я думаю, надо квашню заводить, - крикнула мать.
На другой день утром Ульянов отправился в лес, взяв с собой три ковриги хлеба и бурак с простоквашей. Он было начал придираться к дочери насчет склянки, но дочь успокоила его, что склянку ее матери приносил фельдшер и в
– То-то, смотрите вы… Доведете вы меня до того, што я брошу вас, - сказал Елизар Матвеич.
Но так как эти слова доводилось и жене, и дочери слушать не в первый раз, то и теперь им в семействе Ульянова не придали никакого значения.
VI РАБОЧИЙ ДЕНЬ НА ПРОМЫСЛАХ
Через неделю после того, как Горюновы водворились в доме Ульяновых и после ухода на кордон Ульянова, Терентий Иваныч сказал, что завтра будут носить из прокопьевских и алтуховских варниц в амбары соль. А так как эта весть распространилась по всему прибрежью от других рабочих, то все население прибрежья и других улиц, в домах которых живут преимущественно бедные семейства, еще с вечера стало готовиться на работу на завтрашний день. Еще с вечера в домах происходили ссоры братьев с сестрами из-за того, что братья хотели оставить работы в варницах и других местах и заняться соленошением. Сестры говорили, что это занятие бабье, а не мужское, потому что бабам нету такого положения, чтобы работать в варницах. Отцы и матери старались прекратить эти ссоры тем заключением, что на промыслах, с самого основания их, соль носили бабы, что это дело бабье и только в случае недостачи баб прихватываются мужчины. Но самая вражда женщин к мужчинам еще больше выразилась утром на промыслах.
Утром, в шестом часу, перед домом смотрителя, на площадке, стояло сотни две женщин и с полсотни мужчин. Было темно, шел снег, и по тесноте происходила толкотня, тычки, щипки, взвизгиванья, руганье и хохот. Здесь ничего нельзя было разобрать: голосили женщины на разные лады, кричали и свистали мужчины, пищали ребятишки.
– Бабы! Гоните прочь мужиков!
– кричит женщина.
– Отгоняйте их к поленнице!
– кричит другая.
– Попробуй, коли бойка…
– И как это не стыдно: чем баловать, шли бы в другое место.
– Без баб и робить скучно, - крикнул молодой парень.
– Только никак не с тобой, косорылым… Отчего вы на варницы баб не пущаете?
– Што легче, за то и берутся!
– кричали бабы.
– До обеда проносят, а потом и ноги протянут, - сострил мужчина.
Все захохотали.
Началась свалка: женщины стали толкать мужчин; мужчины начали сердиться не на шутку и стали употреблять в дело кулаки; женщины схватили кто полено, кто подпорку от поленницы, отчего некоторые поленницы рассыпались. Послышались взвизгиванья, стоны, оханья, ругательства: одного мальчугана придавило поленницей, трех женщин изувечило, одному мужчине переломило ногу.
– Варвары! Што вы наделали? В острог вас мало посадить!
– кричали со всех сторон женщины.
– Кто поленья-то взял?
– кричали мужчины.
У женщин уже теперь не было поленьев.
– Бабы! Кто из вас бойчее? Идите к смотрителю.
Несколько женщин отделились, составили кучку и стали держать совет.
– Олена, ты бойчее, ты первая говори.
– Нет, он меня терпеть не может. Лизку надо заставить.
– Пожалуй, я пойду, - сказала Лизавета Елизаровна.
– Сказать ему, мужчин нам не надо; пусть в алтуховские идут.