Где нет зимы
Шрифт:
Потом встал и сказал солидно:
— Умеешь. Много такого?
— Полчердака, — отвечаю.
— Потом покажешь?
— Договорились.
Мишка стал вместе со мной листы с пола собирать и вдруг спрашивает:
— Щей там не осталось? А то я не доел, умираю с голоду!
— Может, лучше бутербродов с колбасой, чаю? И я бы с тобой за компанию не отказался.
Мишка на бутерброды согласился, но продолжал настаивать на щах! Первый раз в жизни вижу человека, ну, то есть не взрослого человека, который по собственному желанию ест вареную
Только он ложку ко рту поднес и остановился:
— Я что, правда ужасно чавкаю?
— Как бегемот с аденоидами, — отвечаю.
— Понимаешь, мне так вкуснее.
— Понимаю, — говорю.
— А тебя сильно раздражает?
Я плечами пожал. Конечно, не самая светская привычка так с супом расправляться, но желание стукнуть Мишку ложкой по лбу у меня уже прошло.
— Постараюсь потише, — деловито сказал Мишка. И занялся щами. Потише у него не получилось, так что я за звуками его позднего ужина чуть Мирин звонок не пропустил.
А когда Мишка трубку у меня выхватил, он тут же и сообщил Мире, что Паша будет его в музыкалку водить. Можно подумать, у Миры есть силы его музыкальные планы выслушивать. Небось сказала ему: «Потом-потом, дома поговорим».
Тем более что она завтра уже домой зайдет, вещи взять и еды приготовить. Гуль уже можно на пару часов одну оставить.
Лялька
Мы дома.
Гуль жива и здорова.
Дома тепло.
На улице совсем зима.
И скоро Новый год.
Люди готовят подарки — втайне друг от друга.
Они положат их под елку, потом будут разворачивать и удивляться.
Но я-то знаю их секреты.
Мишка дарит маме шерстяные носки. Представляете, он связал их в кружке рукоделия! Странный мальчик — умеет вязать. Гуль он дарит купленные на карманные деньги стеклянные бусы, а Паше — акварельные краски. Такие подарки — потому как Мишка переживает, что в доме холодные полы и у мамы мерзнут ноги. И считает, что Гуль красивая и ей пойдут красные бусы. И хочет, чтобы Паша рисовал не только черно-белые картинки, но и цветные.
Гуль дарит Мире свалянного из войлока ангела, Паше — диск с английским словарем, а Мишке — дорожные шахматы. Она хочет, чтобы ангел стоял у Миры на работе у зеркала. И очень уважает Пашу за то, что он так хорошо знает английский. А с Мишкой она собирается играть в шахматы — Паша обещал научить.
Паша дарит Мире ее портрет. И очень волнуется, что получилось непохоже: ведь рисовать с натуры он не мог. Мишке он дарит диск «Лучшая фортепианная музыка». А Гуль — сборник сказок. Потому что Паша думает, что в доме должны висеть не только портреты потомков Тирсовых, но и портреты Гуренковых тоже. И Паша любит покой и порядок: ему приятно представлять, как малыши будут читать сказки, слушая хорошую музыку.
Мира дарит Паше папку, в которой она начала собирать Тирсовский архив. Она нашла фотографию Тирсова в сборнике, посвященном истории университета,
К Мире пришла подруга, и Мира рассказывает ей, что дети найдут под елкой еще два подарка. Из Турции прилетела огромная кукла, а из Красноярска… из Красноярска пригнел перевод. «Купите моему сыну что посчитаете нужным», — написал Алексашин.
— Я купила Паше от отца большую коробку пастели, — говорит Мира подруге.
Подруге, кажется, охота внушить Мире, что та совершила подвиг, а заодно и выпытать у нее: ну как, тяжело? очень тяжело?
Но Мира режет шарлотку и говорит совсем про другое.
— Вот ни тот, ни другой папочка не понимает, что эти двое — семья. Каждый видит только своего ребенка. Хотя… правильно, конечно.
— Ой, ну ты все же героиня! — удается наконец подруге вставить давно приготовленную реплику. — Трудно, да?
— Я тебя умоляю! — Мира со звоном бросает на стол нож. — Я тебя умоляю, какой, к черту, героизм? У меня что, был выбор?
— Ну как? — теряется подруга. — Ты же могла их не брать?
— И как не брать? Или одну взять, а Пашку там оставить, да?
— Ты, конечно, их любишь, да?
Мира смотрит на подругу непонятным взглядом.
— Видишь, дело в чем… Хорошие они ребята, да. Только я тут — все время как в гостях. И дети у меня — вот будто пришли в гости приятели Мишкины. Но гости как? Погостили и ушли. А тут знаешь — не уйдут, надо привыкать. Я знаю, что мы все привыкнем. И уже легче стало. А все равно и им, и мне хочется своей семьей побыть. Вез чужих.
— Они тебе чужие? Я думала, они тебя мамой зовут…
— Опомнись. Их мама умерла — полгода еще не прошло. Какая я им мама-то?
— А как же тогда? — растерянно хлопает глазами подруга.
— А так. Просто жизнь. Думать потом. Сейчас вот: пироги печь, пуговицы пришивать, на родительские собрания ходить. Ах да, еще топить печку и расчищать снег. Некогда, просто некогда сидеть и раздумывать о тонкостях трепещущей души. Ты ешь, ешь шарлотку.
Мне кажется. Мира и Шура нашли бы общий язык. Шура тоже говорила, что думала.
Павел
Лыжня петляет между берез по краю оврага. Кира несется вперед, только палки мелькают, я стараюсь не отставать, но мне скучно. Кира любит кататься на лыжах, а я не понимаю, что за интерес бежать друг за другом, глядя в затылок, когда даже поговорить невозможно.