Где папа?
Шрифт:
«Всё?» — спросит Ирка, зевая.
«Нет, — скажу я, — они ещё меня обсуждают. Каждый взгляд, вздох, рисунок. Как будто грызут. Как семечку. И выплёвывают шелуху».
«Забей», — скажет Ирка да защёлкает клавишами.
Я полезла за папиным письмом, которое убрала в свой детский дневник. На его обложке написано: «Не трогай — убью». Толку от надписи мало было, дневник читали и мама, и Ирка, а мама ещё и ошибки на полях красным карандашом отмечала. Зато сейчас в него можно прятать всё что угодно, больше он никого не интересует.
Я
Я подумала, что не хуже Андрюши делаю вид, что всё в порядке. Хотя в школе ненавидят и папа в тюрьме. Не особо-то много в этом всём порядка. Зато бусы есть, можно схватиться.
А у него больше нет зайца. Лезть к Фоксу в тусу или не лезть — его личное дело. Сохранять независимую морду, когда на тебе сидит и курит Фокс, — тоже. На здоровье. Мама говорит, свои мозги не вправишь, и тут я с ней согласна. Хотя что касается мамы, то пусть её мозги лучше при ней остаются. У неё ж там столько цифр, свихнуться можно.
Короче, надо зайца вернуть. У каждого должно быть то, за что можно схватиться, даже у таких дураков.
Часть 9
В прихожей
Дверь мне открыла Софи Лорен. То есть загорелая, красивая, чуть похожая на итальянку женщина с огромными глазами и распущенными каштановыми с рыжими прядями волосами. Она была в розовой кофточке с большим вырезом и чёрной юбке. А в руке была зажата цепочка — наверное, пыталась застегнуть, когда я позвонила.
— Извините, — сказала я, — наверное, я ошиблась…
И тут увидела в прихожей Андрея. Он подпирал спиной дверной косяк. И смотрел в пространство, будто не узнавая меня.
— Эй! — сказала я ему, и тогда женщина улыбнулась, отошла в сторону и весело посмотрела на Анд-рюху.
А он так и смотрел перед собой.
— Ты к Андрею? — спросила женщина, переадресовав мне кокетливую улыбку. — Проходи. У нас, правда, беспорядок. Андрей, вытри пюре с пола, чтобы гостья не вляпалась. И я, кажется, просила не давать Кьяре еду в комнату.
Она словно не замечала окаменевшего Андрюху и растерянную меня. Вела себя как ни в чём не бывало.
Я заметила, что загорелые у неё только лицо, шея и руки. Голые ноги были бледными. А ещё у неё вдруг стал торчать живот под кофточкой, как будто, открывая дверь, она втянула его, а пустив меня внутрь — расслабилась.
Это меня немного успокоило — не такая уж она неземная красавица. Однако мама Андрея ничего не заметила. Она вела себя по-прежнему как кинозвезда. Представилась («Татьяна! Как в Онегине! Вы уже проходили?»), что-то спросила про нашу дружбу, сообщила, что уходит в театр, а до театра надо успеть на важную деловую встречу… Тут Андрей наконец оторвался
Нет, понятно, все родители иногда бывают как иностранцы. Некоторые вещи им вообще невозможно объяснить. Иностранцы не понимают «загадочную русскую душу», а родители — нашу.
Но мне кажется, они должны хотя бы попытаться это сделать. Мои бы уже забросали меня идиотскими вопросами: «Почему вы грустные?»; «Что-то случилось в школе?»; «Кто-то вас обидел?» И коронное: «А вы обедали, ребята?» А этой Софи Лорен, похоже, всё до лампочки.
Наконец она замолчала. Подняла волосы, собрала в узел. Потом снова отпустила и вытерла руки о юбку.
«Мокрые волосы», — сообразила я.
— Ладно, детки, секретничайте, — разрешила Татьяна и отправилась в ванную. Оттуда послышался шум воды.
Лицо у Андрюши было такое же отрешённое, как у подъезда, когда он был «живой скамейкой». Только глаза слезились больше обычного.
— Я принесла… — и протянула Андрюше зайца. Он скривился, как от боли. Схватил игрушку и кивнул.
«Вот тебе и благодарность. Ни „спасибо“, ни „пожалуйста“. Только, видимо, „до свидания“».
— Я пошла, — сердито сказала я.
«Сама виновата. Никто не просил ни о чём».
— Извини, что натоптала, — сказала я, чтобы хоть как-то заставить его говорить.
Он снова кивнул.
— Слушай, кто из нас немой, в конце концов? — разозлилась я. — И если тебе так плохо, зачем ты это позволяешь?
— А вот это не твоё дело! — сквозь зубы выговорил он.
— То-о-чно, — протянула я, — пра-а-вильно. Это дело твоих новых друзей.
— Они зато не считают меня придурком, — буркнул Андрей.
— И я не считаю!
— Ага… Видел я, как твоя сестра на меня смотрела…
— При чём тут моя сестра?! Погоди, погоди… Придурком они тебя не считают?! А кем они тебя считают? Царём, может? Ты с ума сошёл? Они тебя не то что придурком — человеком не считают! Скамейкой!
— Это испытание!
— Зачем? Ты в космос летишь? Меня взять не забудь! Андрей, если ты им веришь, то ты просто последний…
— Кто? Ну скажи, скажи…
В его голосе что-то звякнуло, как монетка, упавшая на пол. Он отвернулся и потёр глаза.
Тут дверь в комнату отворилась, и в прихожую вышло чудо.
Кьяра
Я люблю в детских книгах, когда кто-то мучается-мучается, а потом попадает в неведомую страну. За шкаф. В нору. Куда угодно. Туда, где все его любят. И нуждаются в его помощи.
А тут получилось наоборот — кто-то вышел из такой страны в наш мир… Вышел, и… Стало легче дышать.