Где поселится кузнец
Шрифт:
Я подобрал поводья и сказал ему напоследок:
— Живи спокойно, чужестранец, и береги баранов от ротных котлов, я не дам солдатам голодать!
Я услышал проклятия, щелчки курков, — Скрипс испытывал меня, — ждал выстрелов; шли растянувшиеся во всю длину оставшейся дороги мгновения, и только глухой стук копыт по дерну раздавался в дубраве. Дорога свернула на опушку, я пришпорил коня и примчался в лагерь веселый, будто генерал Поуп обласкал меня и пообещал бригаду.
Но я забежал вперед и не сказал вам важного: прежде Скрипса, прежде генерала Поупа была встреча с Грантом. Надо же, чтобы
Мой полк прибыл в Пальмиру, чтобы сменить Гранта и вместе с резервистами Ганнибала и Сент-Джозефа охранять железную дорогу на всем ее протяжении от берегов Миссисипи до границы с Канзасом. Грант еще не выигрывал сражений, о которых услышал бы мир, — федеральное знамя не знало пока таких побед, — но он вонзал свою лопату землекопа глубоко и миля за милей расширял земли Союза. Успех Гранта лежал в нем самом: он был работник, ясная голова, воля и военный талант. О нем не грех сказать, что он был рожден выиграть те сражения, какие выиграл; он не спотыкался на чужой ниве, как Мак-Клеллан, а пахал свою.
Мне показалось, он пришел не по службе, а по приязни, отослал денщика с лошадьми и остался со мной в палатке. Лишнего не спрашивал: умные глаза обозрели внутренность палатки, вторую койку, с женскими башмаками под ней, стол с многими бумагами, но без штофа и рюмок, так привычных в бивачном жилье старшего офицера.
Мои поздравления Грант принял с вытянутым лицом и, поджав губы, спросил:
— Ни разу не жалели, что взяли девятнадцатый?
— Я доволен солдатами. Но последнее слово за войной.
— Здесь трудно. Особенно трудно без кавалерии. И трудно тому, кто ждет войны по правилам.
Он опасался задеть меня, но видел во мне именно такого офицера, европейской дрессировки.
— Вы не требовали кавалерии? — спросил я.
— Вот вам мой совет, Турчин, — избегайте генералов. Сами возьмите себе всю возможную меру самостоятельности. Старайтесь не писать им, снимайтесь с места за несколько часов до того, как вам пошлют офицера со штабным пакетом.
— Как угадать?! — развел я руками.
— Тут и лежит талант командира: вовремя учуять не только неприятеля, но и штабной пакет. В Миссури нужна особая осторожность, здесь теряешь занятый город сразу, когда еще не весь обоз выбрался из него, — так что и обозу нельзя без оружия. Не судите по Ганнибалу или Пальмире, тут дыхание Иллинойса.
— Даже и в Пальмире не слишком много сочувственных глаз.
— Одни хотят отделения от Союза, другие покоя, чтобы запретили войну севернее
— Его рота из лучших.
— В Миссури трудно продовольствоваться, — сказал Грант, приготовляя новую сигару взамен полетевшего из палатки окурка. Мне показалось, что мыслями он все еще в лагере Лонг. — Научитесь брать, не плодя слишком много врагов, и полдела сделано. Мы пренебрегли кавалерией и еще поплатимся за это — а ведь лошадь накормить в Миссури ничего не стоит. — Он поднялся, — И все-таки жить можно, уж раз драка, проторчим в седле до конца.
Грант не успел уйти, к палатке шумно и крикливо подступила ватага волонтеров-ирландцев. Они наперебой требовали справедливости, попрекали меня, что в полку потакают протестантам, — эти порядки завели адъютант Чонси Миллер и квартирмейстер Уэзерелл, — если протестанту вышел срок, его провожают, как сына, а католика выпроваживают, как нищего. Орали дурно, как на пьяном толковище, особенно двое: Барни О’Маллен и Дэфид Киллер — законник, золотушный отчаянный парень в небольших круглых очках. Грант смотрел на ирландцев с хмурым удивлением.
— Я сам отпускаю каждого волонтера, — сказал я спокойно. — И не делаю различия ни по религии, ни по языку.
— И вас обманывают, полковник! — крикнул Барни.
— Пусть выйдет вперед, кто сам видел переплаченный доллар или хотя бы цент в руках протестанта.
Вышел Киллер.
— Разве углядишь, как маленькая монета падает в чужой карман, — усмехнулся он. — Черные дела вершат ночью.
— Ирландцы воюют, а командуют протестанты!
— А теперь назовите: кто из католиков ушел без денег?
— Мигуэль! — напомнил Киллер.
— Испанец! Испанец! — крикнули разом несколько человек,
— Вот вы и показали свою ложь! Испанец ушел вдруг, при посадке на судно, не захотел в Ганнибал, где нас ждала касса. И разве все ирландцы — католики?
— Хороший ирландец — католик!
— Ирландцы — сеют, а урожай кому?!
— Ирландцы! Ирландцы! — не удержался Грант. — Послушаешь вас, так ирландцы спасли мир, вроде тех гусей, что не дали погибнуть Риму! Повоюйте прежде, получите ирландскую пулю в зад и поймете, что ирландцев везде хватает, и в католиках и в протестантах, и на Севере и на Юге.
— Давно ли он к нам в полк набивался! — Их обозлил Грант.
— Быстро ты в полковники выскочил!
— У нас дивизии покупают, а эполеты и подавно!
За спиной Барни и Киллера распалялись десятка два крикунов, дело принимало плохой оборот.
Грант — гость, но он шагнул к ним, чуть не потерявшись среди рослых волонтеров.
— Полки и дивизии у нас покупают, а что поделаешь; вот и вы разговор с денег начали, денежные люди и снаряжают солдат. И генералом я буду, если не убьют, что тут плохого?
— А то плохо, что мне генерала никогда не присвоят! — крикнул Барни.
— Во всей армии Союза не найти другого полка под командой безбожника, — сказал Киллер; волонтеры не видели меня на службах Конэнта.
— Ошибаетесь: немецким полком командует Геккер, — поправил я его. — И не один Геккер такой.
— Говорят, и Линкольна силком затащили в церковь, — объявил Барни. — Библию-то он вытвердил, чтобы щеголять в судах, а бога не чтит.
— Я презираю тех, кто делает различия между людьми по крови или по вере!