Где поселится кузнец
Шрифт:
— Джон Фримонт, — представился незнакомец. Он протянул мне руку, плащ приоткрылся, я увидел мундир генерал-майора, широкий, златотканый пояс. — Пора нам познакомиться, полковник Турчин.
— Джон Бэзил Турчин. — Я ощутил энергичное, не обещающее благодушия пожатие.
— Госпожа Турчин? Рад приветствовать вас в Кэйп-Джирардо. — В голосе отчуждение, официальная любезность, как и в жесте руки, коснувшейся французской фетровой шляпы.
Фримонта настигли офицеры его штаба, вокруг нас сделалось людно и напряженно.
— Вас-то мне и надо, — снова обратился ко мне Фримонт. — Только не вздумайте
Никто не смеялся: ни в простоте душевной, ни угодливо. Не до смеха было и мне; кое-что я знал о генерале Фримонте.
Глава девятнадцатая
Шли через толпу: впереди генерал, за ним я, стараясь перед своими волонтерами повыше держать повинную голову. Путь показался мне долгим, хотя летучее пристанище Джона Фримонта разместилось в железном пакгаузе; за стенами из тюков, мешков и ящиков выгородили изрядное помещение, украсив его коврами.
Милости я не ждал: пять других полков Прентисса, прикрытых нами, уже отбыли из Кэйп-Джирардо, а мы явились с задержкой, потрепанные и с потерями. В портфеле генерала жалобы на меня — продовольственного комиссара, генерала Поупа, нашего капеллана. Со мной в полку жена, мадам, единственная в армии Соединенных Штатов. В ротах негры, я доверил им и разведку, и ружья, в ротах Раффена и Джеймса Гатри. Все худо, все — против обычая и устава, я не успел стяжать лавров, не взял своего Карфагена или Трои.
Есть в отчаянности и свое удобство: я шел готовый ломиться напрямик. При первом взгляде на Фримонта вид его раздосадовал меня: не того человека ожидал я встретить под этим громким именем. Немногие в республике могли сравниться с ним славой, на Западе он и вовсе не имел соперников: исследователь, ученый, отважный пионер, покоритель Скалистых гор и Тихоокеанского побережья. Сенатор — громкое звание, а Фримонт был не ординарный сенатор: он прежде завоевал Калифорнию, подарил ее Штатам, вместе с найденным там золотом и могилами истребленных туземцев, а уж затем явился от Калифорнии в сенат. Фримонт — инженер-топограф, именем которого наречены открытые им горные перевалы и вершины, Фримонт — Крез республики, обладатель необозримых земель, тяжелых от золотого песка; Фримонт — баловень судьбы, уходивший от смерти, уже склонявшейся над ним; Фримонт — первый кандидат в президенты от зеленой еще в 1856 году республиканской партии и Фримонт — бретер, авантюрист, кумир толпы, стяжавший лавры даже и в Европе. После Мексики подполковник Фримонт за неподчинение и вольности был предан военному суду и изгнан из армии, — но вот первые изменнические залпы отделившегося Юга достигли его в Париже, он предлагает свою шпагу Линкольну, и обрадованный президент облачает его в высший армейский мундир республики.
Он сбросил плащ на руки денщика, отдал ему шляпу, сел и пригласил сесть меня.
— Вы действительно взяли лошадь у майора?
— Я бы и еще раз взял, если бы все сначала.
Он ждал объяснений.
— Под офицером пала лошадь; шел бой, и я конфисковал у майора жеребца. Если бы при майоре была пушка, я и ее взял бы, но пушек они с собой
Нас слушали два офицера, склонившиеся над картой, и еще кто-то бездельный; в амбразуры внутренних стен из тюков и ящиков ловили наши голоса офицеры штаба, — каждому лестно послушать, как генерал свежует «полковника-грабителя».
— Вы взяли лошадь, — пришел он мне на помощь. — Отчего же не вернули ее?
— Майор может гордиться своим жеребцом: он пал в бою.
Генерал вскочил, неслышно заходил по земляному полу пакгауза, обращая ко мне недовольное, озабоченное лицо, и начал осторожно выговаривать мне, все еще не теряя ко мне странного интереса. Я обмолвился об узком лице Фримонта, но оно было и горделивое, и напряженное постоянным капризом выбора. Я слушал Фримонта спокойно, пока он не помянул Фицджеральда Скрипса, сказав, что крайностями я толкнул старика к мятежу.
— Генерал! — остановил я его. — Я надеюсь, вы не знали Скрипса?
— Я верю бригадному генералу Поупу, а он был у вас, в имении Скрипса.
— Он был на ферме соседа Скрипса, аболициониста, истребленного со всей семьей Фицджеральдом Скрипсом.
— Вы рискуете многим, полковник, и в самом начале карьеры.
— Только жизнью; а кто на войне не рисковал жизнью.
Я начал улавливать систему в суетливых и безгласных движениях свитских офицеров: генерал готовился к возвращению в Сент-Луис, в свою крепость и свой Вашингтон.
— Вы русский? Я не ищу разгадки в крови, — заметил Фримонт на мой кивок. — Не зная, я принял бы вас за ирландца.
— Это общее заблуждение: оно не обижает меня.
— Со мной в штабе немцы, ирландцы, а больше других — венгров. Венгры прирожденные воины.
— Я тоже не ставлю кровь впереди человека, генерал. Быть может, это и сделало меня американским гражданином.
Его смущало отсутствие искательности, желание идти напролом там, где есть более безопасная дорога.
— И все же карьера, полковник. Она и есть жизнь, выраженная в общество.
— Я готов окончить войну в звании полковника, которого достиг еще в России, только бы война решилась справедливо.
— Разве возможен другой исход, кроме восстановления Союза?
Повысив голос, Фримонт приглашал офицеров прислушаться к нам, я ругнул себя в мыслях: отступи, отгородись от ученого генерала уклончивым словом.
— Ради единства Союза я бы не надел военного мундира.
Слово сказано, тяжелое ядро упало к ногам командующего. Что я знал о Джоне Фримонте: кто он в глубинах сердца? Честолюбец, прельщенный высшим армейским мундиром, или человек, которому нестерпимо зрелище рабства?
— Разве единство Союза недостаточно высокая цель?
— Сама по себе она не привела бы меня в строй; я предоставил бы другим сражаться за старые границы.
— За что же вы воюете во главе полка?
— За республику, которая уничтожит позор рабовладения. Вы говорили о моих грехах, генерал, вот вам еще тяжкий грех: я прогнал хозяев, которые пришли в полк за своими неграми. И если бы они предложили откупить черных, я бросил бы им деньги в лицо. — Молчание длилось, Фримонт не перебивал, было слышно, как потрескивает огонь в двух больших лампах. — Такова моя цель, генерал, и цель полка, едва ли не всех его солдат.