Где рождаются циклоны

Шадурн Луи

Вот извозчик-негр в цилиндре, синей ливрее и вы­соких ботфортах.

Парк. Красная земля. Жирная листва и гроздья орхидей.

Черные кормилицы и белые бэби.

Падре.

Это бородатый священник, краснорожий, говорит много и громко. Пробыл в колониях двадцать лет. Занимал самые плохие места.

Мы задыхаемся от жары. Спать в каюте сегодня невозможно. Мое складное кресло стоит рядом с креслом падре. Мы мирно беседуем.

Я спрашиваю его про каторжников.

— Негодяи! Все, до одного, негодяи! Не мало они мне испортили крови! Главное, это не давать себя одурачить. Стоит только проявить малейшую жалость, и вы пропали. Ни одного нет мало-мальски порядочного. Даже на лучших из них каторга оставляет свой отпечаток. Впрочем, кто попал на каторгу, так уж, значит, навсегда; из-за „удваивания"! Отбывший срок наказания не имеет права покинуть колонию. Он при­вязан к ней, но большей части, до тех пор, пока не издохнет.

– Знаете ли вы, как их там называют, каторжников- то? „les popotes"! Не правда ли, забавно! Им, впрочем, на это наплевать. О, вы не знаете их. Перестаньте, пожалуйста!

– Вы читали Толстого. Жалею вас. У меня, на душе, все попущения, которые эти лентяи от меня вытянули.

– Что касается кадров, то лучше о них и не гово­рить. Всюду доносы. Господа надзиратели не всегда бывают черезчур строгими; они считают добродетель своих жен вполне достаточной, если она дает им воз­можность получить прибавку к жалованью. Такова обратная сторона вещей.

– Встречал ли я невинно осужденных? За двадцать лет пребывания в Гвиане только одного. Какой-то человек был убит на большой дороге. Умирая, он успел лишь произнести фамилию, только одну фамилию, без имени. Эту фамилию носили два брата. Убийца был отцом семейства. Его брат принял вину на себя и был осужден. Восемь лет каторги, да еще столько же на поселении, что составляет шестнадцать. Ему было девятнадцать лет.

– Он умер до окончания срока наказания. Он рас­сказал мне свою историю на исповеди.

– Субъективные особенности на каторге исчезают очень скоро. Понемногу, но неукоснительно, они рас­творяются в особом, свойственном этой среде, настрое­нии ума. Следовало бы сортировать осужденных, но для этого необходимо, чтобы во главе управления на­ходились высоко-нравственные люди. На самом деле каторжников распределяют, сообра­зуясь с протекцией и в зависимости от денег, которые они получают от родных.

Впрочем, ведь и везде так: и в школе и в казарме. Имеющие протекцию выбираются из этого ада; их определяют служителями в больницы, мелкими чинов­никами.

— В качестве иллюстрации послушайте небольшую историю про некоего Ж..., из Дижона. Ж...

унтер-офицер флота. Попадает в Индо-Китай. Курит опиум. Приобретает привычку к педерастии. Уезжает в отпуск, во Францию. Отправляется в Дижон повидать свою невесту; влюбляется в ее семнадцатилетнего брата. Скандал. Родители порывают с Ж... Доведенный до отчаяния, он, в один прекрасный день, звонит у их двери и спрашивает молодого человека. Прислуга не пускает его. На шум на верху лестницы появляется молодой человек.

– Ты больше не хочешь меня знать? — говорит Ж...

– Не хочу, — отвечает тот.

– Значит я никогда, никогда больше не увижу тебя. И Ж... выхватывает револьвер и убивает юношу.

Двадцать лет каторги.

Он является в Каенну, снабженный многочислен­ными рекомендациями.

Очень скоро приобретает всеобщее уважение. Получает место приказчика в каком-то предприя­тии, директор которого не находит ничего лучшего, как поручить ему воспитание своих детей, так как Ж... был из хорошей семьи и получил образование.

– Вы спрашиваете о случайных преступниках? О со­вершивших преступление в припадке страсти? А! мой милый друг, они погибают, как и остальные. Все равно, что человек, брошенный в море. Ничего не поделаешь! Редко кому удается оправдаться. К тому же оправдывают только тех, у кого родные в состоянии, уплатить издержки процесса. Вот вам пример. Был там в госпи­тале служитель, славный малый, уверяю вас. Он рас­сказал мне, как с ним это случилось. Как он сделался убийцей. Каково! А?

— Это был бретонец. Служил он на парусном судне. После длинного перехода он возвращается в Сен-Назер. И тут же решает посетить одну женщину, которую знал раньше и у которой остались какие-то его старые вещи. Он идет к ней. Женщина была в кровати и чистила картофель. В кресле, у окна, сидел мужчина, с унтер-офицерскими нашивками. Мужчина этот даже не пошевельнулся.

Женщина стала надсмехаться над моряком.

– Ладно, — сказал он, — отдай мне мои вещи. Женщина встает, берет вещи и бросает их матросу.

Выпадает ее фотографическая карточка.

– Отдай мне ее, — говорит матрос, — это моя кар­точка.

Женщина делает вид, что хочет ее разорвать. Ма­трос кидается к ней, чтобы вырвать у нее карточку.

Унтер-офицер приходит на помощь к женщине и хватает моряка за плечи. Этот последний схватывает лежавший на ночном столике нож для чистки карто­феля и, не глядя, наносит удар за своей спиной. Лезвие ножа вонзается унтер-офицеру в пах. Он па­дает и умирает. Матрос уходит и отдается в руки властей. Десять лет каторги.