Где рождаются циклоны

Шадурн Луи

Затем лоцман нас покидает и уезжает в лодке к маленькому пароходу, окрашенному в красный и белый цвет, на котором написано черными буквами: „Surinam River": единственное красочное пятно среди этой серой безбрежности.

Беглые.

Наступает время их утренней прогулки на перед­ней палубе. У одного на голове берег, сам он до пояса голый, на плечи накинута куртка, штаны из грубой холстины. Другой, высокий, с болезненным видом, одет в кафтан из желто-серой бумажной материи;

без шляпы; кажется истощенным, грустным и нервным. Третий, бледный, очень худой, с черными глазами и черной бородой, в какой-то странной высокой шапке из жест­кого полотна, лихо надвинутой набекрень.

Надзиратель разрешил мне подойти к каторжникам, чтобы снять с них фотографию. Я угощаю их папи­росами. Смуглый сейчас же принял подходящую позу, упершись рукой в бок. Высокий стоял с высоко под­нятой головой. Один из надзирателей пожелал также быть сфотографированным.

Тяжело глядеть в глаза людям, на которых обру­шилось большое несчастье или неумолимая кара. Бывают богачи, которые не могут дать милостыни без того, чтобы не покраснеть.

Мы разговариваем совершенно просто, но крайней мере они.

Я спрашиваю:

— Это англичане вас поймали?

— Да, нас было десять на одной лодке. Море вы­бросило нас на берег. Мы не знали, куда попали. Целую ночь мы должны были удерживать лодку руками, чтобы она не разбилась о камни. На рассвете мы уми­рали от усталости. Нас осталось трое. Остальные ушли. Может быть они доберутся до Венецуэлы.

— Если не умрут с голоду во время пути, — добавил философским тоном каторжник с каштановой бородкой.

Затем они стали говорить с надзирателем, возвра­щавшимся из отпуска. Они сообщали ему новости про каторгу.

– Давно вы оттуда уехали?

– Вот уже шесть месяцев. — Вы не знаете о смерти надзирателя X...? Его зарубили саблей... Ж... переведен в летучий отряд... Надзиратель Ф... стрелял в такого-то...

Надзиратель, добрый малый, покачивает головой. Они мирно беседуют, как возвращающиеся из отпуска солдаты или как рабочие, которые принимаются за ра­боту. И надзиратели, и каторжники — одного поля ягода. Нельзя сказать, чтобы беглые были удручены своей неудачей после трех недель "тяжелых работ" в Демфаре. Они рады вернуться назад. Как трудно прочесть что-нибудь на этих бледных лицах.

„Потерянный Ребенок".

Медленно по волнующемуся светло-зеленому, местами желтоватому, морю, с отливающими лиловым цветом по­лосами, мы приближаемся к стране каторги. Каюты превратились в невыносимые бани. Сильный теплый ве­тер дует всю ночь. Я думаю о беглых, для которых солнце взойдет завтра уже над тюрьмою.

На рассвете мы находимся в виду островов Спасения. Это темно-красные острова, с редкими

пальмами и кокосовыми деревьями. Дома, выкрашенные охрой, принадлежащие управлению каторги, как, впрочем и все, что здесь находится. К пароходу причаливает лодка, чтобы принять почту; на веслах каторжники, по пояс голые, с татуированным телом.

Они показывают разные мелочи, бутылки, корзинки и выкрикивают с лодки их цену. Жандарм покупает ко­косовый орех с резьбой. И при этом извиняется:

— Двадцать пять су! Это не дорого. Любопытно посмотреть. Ведь это работа каторжника.

Одетые в белое, люди, в шлемах, с орденами, подни­маются на палубу.

Мы только-что обогнули островок „Потерянного Ре­бенка". Это нагромождение красноватых камней, на ко­торых находится маяк. Двум каторжникам поручено следить, чтобы фонарь был постоянно зажжен. Они жи­вут на десяти футах скалы, о которую разбивается бур­ное и теплое море, кишащее акулами. С одной сто­роны перед ними бесконечное желтоватое пространство воды, с другой — узкая полоса земли. Раз в неделю им привозят провизию, после чего лодка уходит. Акулы хорошие сторожа. Эти два человека живут тут одни, с камнями, водой и фонарем маяка, Раз как-то один убил другого. Когда пришла лодка с провизией, то на­шли убийцу, который оставался в продолжение трех дней один с трупом.

III.

ПОЗОРНАЯ КОЛОНИЯ.

Кайена.

Выкрашенная красной охрой казарма среди темной зелени унылого Сеперу. Широкая бухта, в которой можно двигаться только с помощью лота. Густая и желтоватая тина. Беспокойные, палящие лучи солнца, подобные расплавленному свинцу. Растущие полукру­гом по берегу деревья. Светлые дома. Чувствуешь себя отрезанным от остального света, затерянным на­всегда в пустыне, полной горя, позора и лихорадки.

На пристани наигрывает музыка. Целое сборище белых и черных толпится на помосте. От него отде­ляются три негритянки, одетые в красное, желтое и лиловое, с головами, повязанными яркими мадрасскими платками. У них в руках убранные зеленью цветы, похожие на змеиную кожу. Высокий негр, худой и расхлябанный, стоя, играет на трехструнной виолон­чели, ему аккомпанирует корнет-а-пистон и кларнет.

Залитая ослепительным светом, процессия дви­гается, с музыкантами во главе, по каменистым углуб­ленным улицам. Почва повсюду кроваво-красного цвета. Дома по большей части деревянные, вблизи кажутся грязными и отвратительными.

Большая площадь, заросшая буйной раститель­ностью, в которой кишат травяные вши, обсаженная гигантскими пальмами, с длинными белыми стеблями, на конце которых на фоне бледно-голубого, но жар­кого и ослепляющего глаза неба покачиваются букеты зеленых и рыжеватых цветов. Наверху гнездятся „стервятники", которые загаживают землю едким пометом.

Крики, возгласы, речи... речи без конца, преры­ваемые звуками музыки. После речей музыканты до­пивают остатки пунша.