Где рождаются циклоны

Шадурн Луи

Я устроил его служителем в госпитале. Это был очень тихий парень, хорошо знавший садоводство".

Хотя ночь на исходе, но духота не уменьшилась. Несмотря на тяжелый, насыщенный электричеством воздух, который давит, как свинец, падре с погаснув­шей трубкой в руке, с приподнятой сутаной, из-под которой видны его волосатые ноги, громко храпит.

Разговоры на деке.

– Да, monsieur, из всех негров я признаю только сенегальцев. Представьте

себе, что на Мартинике нашли двух убитых священников. Сердце у них оказалось вынутым, чтобы сделать из него порошок.

– Смотрите, чтобы с вашей головы не упал волос на землю; иначе ваш враг может поднять его и при­готовить вам "куинбуа“. Если вы сделаете замечание вашей кухарке, она положит такой „куинбуа" в ваш завтрак.

– Нет, я не люблю Лоти. Таити представилось мне совсем в другом свете. Таитянки но вечерам катаются на велосипеде, сидя, как амазонки, в своих развевающихся платьях, с большими раскрашенными бумажными шарами, заменяющими им фонари.

– Для таитянки, — сказал полковник, — все мужчины одинаковы. Она даже предпочтет денщика полковнику, если только полковник стар, а денщик молод. — Я не люблю картин Гогэна, — заметил колониальный чиновник. Гогэн был не важная личность, он перенял все обычаи канаков. Когда был аукцион его произведений, много вещей украли, между прочим скульптуру, изображаю­щую епископа.

*

* *

Вот они все сидят тут за столом, белые, с синева­тым отливом, целлулоидные воротнички оттеняют их темные лица, сшитое по последней моде, слишком уз­кое европейское платье и ботинки стесняют их; но еще более стесняет их то обязательное начальное образо­вание, которое столь любящее просвещение правитель­ство с честью и славой распространяет в глуши дале­ких джунглей.

Говорят они очень красноречиво, но головы их переполнены готовыми формулами, они изрекают трафа­ретные истины, общие места и произносят избитые фразы, как люди, объевшиеся плохой пищей. Разговоры составляют для них неиссякаемый источник удоволь­ствия.

Их жесты неестественны и напыщенны; их слова громкие и пустые. Глядя на них, невольно вспоминаешь крики попугаев, среди густой листвы, в вершинах ман­говых деревьев на берегу большой, молчаливой реки.

У них все великолепные имена: Цезарь, Помпей, Александр, Сократ, но бывают и шуточные, например, Купидон. Но Цицерон занимает должность дорожного смотрителя, а Тит — переписчика.

Г. Симфорьен возвращается из Франции, где он окончил свое образование. Теперь он адвокат. Темный цвет его лица является результатом смешения многих рас; но ему повезло: у него есть усы. Он носит пенснэ и пристежной воротничек, часто без галстуха. Его ум­ственный багаж — слова и даты. Если он мало понимает дух законов, зато, по крайней мере, знает их хронологию.

Он не может процитировать какой-нибудь декрет без того, чтобы не привести месяц и число его изда­ния. Он выкладывает свои знания с наивным хвастов­ством. Эти свеже-испеченные богачи очень скоро забы­вают, что еще так недавно они были бедняками.

Г. Симфорьен большой педант. Однако, он не всегда правильно выражается.

Случается, что, в пылу спора, он, например, восклицает: „старческий старик!“ зато он вполне овладел всеми интонациями европейских орато­ров и превосходно подражал бы им, но, к сожалению, он не может произносит букву „р“.

У сидящего против него г. Октавиана признаки африканской расы выражены более резко: кости щек выдающиеся, нос приплюснутый, а волосы точно коричневый мох. Он очень порывист, но вместе с тем и мягок; сантиментален, как привратница и чрезвычайно мелочен и обидчив. У него мягкие руки, точно без костей, с розовыми ногтями и беловатыми суставами. Он любит напевать современные романсы, но иногда поет и креольские песни. Этот коренастый и здоровенный мужчина говорит каким-то умирающим голосом, кото­рый кажется еще более слабым от пришептывания. Он силен как бык и всегда готов пустить в ход ку­лаки. Из-за пустяков, из-за улыбки, или плохо поня­той шутки, лицо его принимает сероватый оттенок и скверный огонек загорается в его глазах. Он очень злопамятен и не рекомендуется иметь его врагом. Он ревниво поглядывает на свою супругу, лицо - которой более светлого, кофейного оттенка. Это толстая, сырая и скучная особа; она очень требовательна насчет ку­шаний. Если скажут что-нибудь рискованное, она с оби­женным видом опускает глаза. Увы! она не может крас­неть! На ней тиковое клетчатое платье, с затянутым тюлем вырезом и такими-же длинными рукавами.

Голова madame Клоринды обернута ярко-розовым шарфом. Ее лоснящееся лицо с крючковатым носом — откуда он у нее взялся? — расплывается в хитрую улыбку. Склонившись над тарелкой, она глядит исподлобья и жеманно складывает сердечком свой рот. Ей нельзя отказать ни в уме, ни в наблюдательности, но она старательно закругляет свои фразы, подобно тому, как ребенок выводит буквы, когда учится писать.

В этом собрании черных солнц, окаймляющих ска­терть и тарелки, сияет одна бледная луна. Это куколь­ная и розовая физиономия господина де-Сен-Валери, креола из Бурбона. У него маленький вздернутый нос, похожий на опрокинутый вопросительный знак, рот с опущенными углами и великолепные тонкие нафабрен­ные усы, кончики которых, вытянутые в стрелку, симметрично направляются к выцветшим голубым глазам навыкате, типичным глазам пьяницы.

Г. де-Сен-Валери говорит мало, ест много, а пьет еще больше, безостановочно курит и охотно распространяется лишь об экзотических плодах и овощах, достоинства которых он усиленно восхваляет. Он на­чинает полнеть и его уже достаточно почтенное брюшко украшено золотой цепочкой, с множеством брелоков. Он также занимает должность чиновника где- то под тропиками. Его невероятное ничтожество очень способствовало его карьере, не менее, чем чудные глаза его жены, креолки из Ямайки, которые как два огонька еще сверкают среди развалин. Легкая птичка прежнего времени превратилась теперь в тяжелую курицу. Но видно г. де-Сен-Валери родился в сорочке: у него есть дочь.

Расы.

Где вы, благородные мечты о слиянии всех рас о человечестве, вопреки границам и морям соединив­шимся, наконец, в одну семью, об участии в общей ра­боте всей той энергии, того энтузиазма, тех жизнен­ных соков, которые таятся под желтой, белой и черной оболочкой?

Куда исчезли вы, мечтания давно прошедшего о вселенной, где все земные силы претворятся в одну любовь?

Я улыбаюсь, вспоминая мои иллюзии.