Где-то в Краснобубенске... Рассказы о таможне и не только
Шрифт:
— Почему я?! — вдруг взвизгнул Гриша. — Пусть кто-нибудь другой деньги возьмёт! Вот хотя бы Зайцев!
Самурайский поморщился. Он предвидел, что Гриша попробует соскочить.
— Кто такой Зайцев? Рядовой инспекторишка! Жалкий алкаш! Какой смысл в его разоблачении? Нам нужно резонансное дело.
— Если резонансное, — обрадовался Гриша. — То пусть Гагаев совершит этот, как его, подвиг! Он всё-таки начальник отдела!
— Гагаев не может, — терпеливо произнёс Евгений Робертович. — Он занимает слишком высокую должность. Если выяснится, что начальник отдела — взяточник, то это может рикошетом ударить по руководству таможни, то есть по мне. Зайцев — слишком мелко,
— Я не хочу, — тихо прошептал Гриша. — Не надо.
— Надо, Гриша, надо, — хохотнул Самурайский. — Я тебе премию выпишу. Большую. Так, ну чего сидим как на похоронах? Ольгерд Юльевич, идите, утрясайте подробности с Гагаевым и Костоломчевым. Мне надо к встрече с Галимуллиным готовиться.
Оказавшись в приёмной, Заблудилов повис на руке Ольгерда Юльевича:
— Пожалуйста, ну пожалуйста… Пусть Зайцев деньги возьмёт. Или Гагаев.
— Хватит ныть! — грубо одёрнул его Ольгерд Юльевич, красуясь перед секретаршей Леночкой. — Всё решено!
— Прошу вас, может, вы сами деньги возьмёте…
Ольгерд Юльевич расправил плечи и гаркнул:
— Прекратить! Брать будешь ты! Я — Яанус! Я всё сказал!
«Яанус он! Кто бы сомневался! — с тоской подумал Гриша. — Вы бы у меня по-другому запели, если бы дядю не скинули…»
Через два дня, к прибытию Галимуллина из краевого центра, было всё готово. Баня с девочками, банкетный зал в ресторане «Центральный» и обработанный Ольгердом Юльевичем Гриша Заблудилов. Равиль Маратович от бани с банкетом дальновидно отказался, отчеты Близнецовой пролистал невнимательно и передал их для изучения прибывшим с ним инспекторам.
— Отчёты отчётами, — глубокомысленно заметил он в беседе с Самурайским. — Но где же…
— Плоды? — подсказал Евгений Робертович. — Будут. Сегодня вечером будут. Наши оперативники, под моим руководством, провели определённую работу. Нам стало известно, что сегодня при оформлении рейса из Стамбула по предварительной договорённости один из коммерсантов совершит перемещение дорогостоящих товаров без уплаты пошлины. Пособником выступает один из наших сотрудников.
— Интересно! — оживился Галимуллин. — И кто же это?
— Сами всё увидите! — скромно потупился Самурайский. — У нас камеры установлены в зале. Мониторы — в дежурке.
Вечером, когда гнусавый голос по трансляции объявил о прибытии рейса № 116 Стамбул — Краснобубенск, действующие лица предстоящей интермедии заняли свои места. Инспекторы жались по углам, стараясь выйти из зоны действия камер. Гагаев спрятался за колонной, подпирающей свод павильона прилёта. Костоломчев, позёвывая, прогуливался перед аэропортом, со скучающим видом разглядывая встречающих. Самурайский с Галимуллиным, затаив дыхание, прильнули к мониторам в дежурном помещении. Близнецова заваривала для них чай. Хамасюк тёрся рядом, преследуя единственную цель — находиться поближе к начальству. В центре зала, едва заметно покачиваясь, стоял главный персонаж — Гриша Заблудилов. Стеклянный взгляд его не выражал никаких чувств. Нижняя челюсть отвисла, из уголка рта на лацкан форменного кителя предательски протянулась тягучая струйка слюны. Причиной временного превращения Гриши в имбецила, без сомнения являлась почти полная бутылка водки, закаченная в воронку Гришиного горла сердобольным Яанусом. А как же без «ста грамм» для храбрости?
Тем временем пассажиры, прорвавшись через пограничный контроль, устремлялись к ленте транспортёра, на которой уже крутились объёмистые тюки, представляющие собой багаж краснобубенских «челноков». Прибывшие с кряхтением стаскивали свои пожитки с ленты
— Господин таможенник! — Мама Клава помахала перед лицом Заблудилова паспортом. — Проверьте, пожалуйста, мои документы!
Гриша с трудом сфокусировал взгляд на гражданке Поповец и икнул.
— Берите, берите! — поощрительно ощерилась Мама Клава. Гриша не отреагировал, лишь увеличив амплитуду своего раскачивания.
— Бери! — зашипел из-за колонны Гагаев.
— Бери! — чуть не заорал прямо в экран монитора Самурайский.
Заблудилов ошалело покрутил головой, пытаясь сообразить, откуда доносятся непонятные звуки, хотел что-то сказать, но тут силы окончательно его покинули. Он протяжно вздохнул, развёл руки в стороны и камнем рухнул на гражданку Поповец. Мама Клава, приняв на себя отяжелевшее Гришино тело, пару мгновений пробалансировала в позе Пизанской башни, а затем с воплем повалилась на пол. В зале начался жуткий переполох, словно чёртик из табакерки, откуда-то выскочил перепуганный Яанус, «челноки» под шумок принялись вытаскивать своё барахло на улицу…
Этим же вечером Галимуллин принял решение свернуть инспекцию и покинуть гостеприимный Краснобубенск. Шлёпая по глубоким лужам, образовавшимся после долгого нудного дождя, он с брезгливой миной на лице слушал блеющую скороговорку Самурайского:
— Равиль Маратович! — Евгений Робертович тщетно пытался прикрыть тело Галимуллина куполом зонтика. — Зачем же такая спешка? Банька готова, девочки, ресторан…
— Ты мне ещё пылесос предложи! — сурово отчеканил Галимуллин. Отряхнув с дорогого костюма капли дождя, он бросил на Самурайского последний испепеляющий взгляд и скрылся в утробе служебного «БМВ»…
Ночью Евгений Робертович долго не смог заснуть, а когда Морфей наконец открыл ему свои объятия, в сон Самурайского бесцеремонно вторгся кошмар. Одетый в грязную фуфайку и рваную вязаную шапочку с помпоном, Евгений Робертович брёл вдоль бесконечной череды урн, периодически ловко выхватывая из их недр пустые бутылки.
Грише Заблудилову, спящему на грязном диване в дежурном помещении аэропорта, снился водопад из пива. Гриша, радостно смеясь, вставал под холодные пенные струи, жадно разевал рот и пил, пил, пил…
ДЖОКОНДА
— Знаешь, как меня вчера в управлении поимели? Знаешь? — начальник Краснобубенской таможни Евгений Робертович Самурайский вскочил на ноги, отбросив дорогое кожаное кресло. — Знаешь?
Он судорожно изобразил тазом несколько фрикций, возбуждённо при этом приговаривая:
— Вот так меня поимели! Вот так!
Заместитель Евгения Робертовича по оперработе Никита Антонович Хамасюк сидел напротив шефа ни жив, ни мёртв.
— Чего молчишь, я тебя спрашиваю! — навис над Хамасюком Самурайский. — Три месяца! Три месяца ни одного задержания! Контрабандисты в стране перевелись? Три месяца!