Где-то во времени
Шрифт:
– Жаль, что вы не выспались, – сказал я.
– Это так заметно? – спросила она, и я понял, что до этого момента ничего такого не осознавал.
– Я тоже почти не спал, – признался я. – Почти всю ночь я… думал.
Мне казалось, о моих записях упоминать не следует.
– И я тоже, – вздохнула она.
Слова ее, казалось, говорили о сопереживании, но я по-прежнему ощущал между нами барьер.
– И? – спросил я.
– И, – откликнулась она, – все это так сложно, что мешает мне понять.
– Нет, –
– Чем предопределена? – требовательно спросила она.
Не было такого объяснения, которое я мог бы ей дать.
– Вы сказали, что ждали меня, – уклончиво ответил я. – По-моему, это похоже на судьбу.
– Или невероятное совпадение, – заметила она.
Я ощутил в груди настоящую боль.
– Вы не можете в это поверить, – сказал я.
– Не знаю, чему можно верить, – откликнулась она.
– Почему вы меня ждали? – спросил я.
– Вы скажете мне, откуда пришли? – задала она встречный вопрос.
– Я уже сказал.
– Ричард.
Тон ее был мягким, но очевидно было, что она меня упрекает.
– Обещаю, что скажу, когда придет время, – сказал я. – Сейчас не могу, потому что… – Я поискал нужные слова. – Это может вас растревожить.
– Растревожить меня? – Ее невеселый смешок отдавал горечью. – Разве может что-то растревожить меня еще больше?
Я терпеливо ждал. Она так долго молчала, что я подумал, она мне ничего не скажет. Наконец она нарушила молчание, неожиданно спросив:
– Вы не будете смеяться?
– Разве это смешно?
Я не смог удержаться от такого вопроса, хотя пожалел о нем в тот же миг, как он слетел с моих губ.
К счастью, она восприняла его правильно, и ее лицо смягчилось усталой улыбкой.
– В какой-то степени, – сказала она. – По крайней мере, странно.
– Позвольте мне судить об этом, – попросил я.
Еще одна длительная заминка. Наконец она выпрямилась, словно это помогало ей собраться с духом для рассказа, и начала:
– История состоит из двух частей. В конце восьмидесятых – точно год не помню – мы с матерью выступали в Вирджиния-Сити.
«Ноябрь 1887-го», – сама собой всплыла в памяти дата.
– Однажды вечером, после спектакля, – продолжала она, – кто-то привел в нашу гостиницу старую индианку. Нам сказали, что она умеет предсказывать будущее, и я, шутки ради, попросила ее предсказать мое будущее.
Я почувствовал, как сердце бешено застучало в груди.
– Она сказала, что, когда мне будет двадцать девять лет, я встречу… – она запнулась, – мужчину. Что он придет ко мне… – она прерывисто вздохнула, – при очень странных обстоятельствах.
Я в ожидании смотрел на ее прелестный профиль. Не дождавшись продолжения, напомнил:
– А
Она сразу же заговорила:
– В нашей труппе есть портниха, Мэри, мать которой была цыганкой. Говорят, она обладает… как это назвать? Даром прорицания.
Теперь сердце у меня колотилось очень сильно.
– И что? – пробормотал я.
– Полгода назад она сказала мне…
Элиза смущенно замолчала.
– Пожалуйста, продолжайте, – попросил я.
Поколебавшись, она послушалась.
– Что я встречу этого… мужчину в ноябре.
Я услышал, как она сглатывает.
– На берегу, – закончила она.
Взволнованный тем, что она сказала, я не мог произнести ни слова. Случившееся в моей жизни чудо теперь, казалось, уравновешивается чудом, происшедшим в ее жизни. Не то чтобы я считал себя единственным для нее мужчиной в мире – ничего подобного. Просто я испытал некое чувство, которое можно было назвать только благоговением перед чудом нашей встречи.
Она обрела дар речи раньше меня. Смущенно махнув правой рукой, она сказала:
– В то время я не имела малейшего представления о том, что мы привезем «Священника» на пробный спектакль. Приглашение пришло несколько месяцев спустя. И я никогда не связывала «Дель Коронадо» с тем, что сказала мне Мэри.
Казалось, она вглядывается в свою память.
– И только когда мы приехали в гостиницу, ко мне все вернулось, – продолжала она. – Во вторник вечером я долго смотрела в окно, когда вдруг вид пляжа заставил меня вспомнить то, что говорила портниха. А потом и то, что говорила индианка.
Повернув голову, она с упреком взглянула на меня. Истинный боже, то был очень мягкий упрек.
– С того момента я веду себя очень странно, – призналась она. – Вчера на репетиции я играла ужасно.
Я вспомнил, что вчера вечером говорил Робинсон.
– Забывала целые куски роли, упускала замечания режиссера. Со мной никогда такого не было. Никогда. – Она покачала головой. – А вот теперь случилось, и я все делала не так. Единственное, что я могла, – это думать о том, что сейчас ноябрь, я на побережье, и мне говорили – не один, а два раза, – что в это время и в таком месте я встречу мужчину. Я не хотела встречать мужчину. То есть…
Она замолчала, и я почувствовал ее возбуждение оттого, что она открыла больше, чем собиралась. Жестом рук она словно отмахивалась от своего разоблачения.
– Во всяком случае, – сказала она, – вот почему я спросила: «Это вы?» Теперь понимаете? – Она снова покачала головой с подавленным видом. – Когда вы ответили: «Да», я едва не потеряла сознание.
– А я едва не потерял сознание, когда услышал вопрос: «Это вы?»
Она бросила на меня быстрый взгляд.
– Так вы не знали, что я вас жду?