Где-то я это все… когда-то видел
Шрифт:
Вот даже интересно — специально сделали такие низкие окна, чтобы народ глазел на спортсменов, или случайно? Ведь в свою бытность я тоже часто тут простаивал и переполнялся мечтой о собственных спортивных достижениях. Потом пошел на борьбу. Элемент популяризации спорта советских времен? Или так глубоко тогда не копали?
Слева на ковер высыпали дети-дзюдоисты в белых кимоно и я плотнее прижался носом к стеклу. Вообще-то, у них зал на втором этаже пристройки слева. Там, куда канул мой объект номер два. А сюда борцы выходят для показательных
Ну-ка, ну-ка…
Сзади шорох. Среагировать не успеваю, мне зажимают рот. В голове мелькает: поглазел на девочек?
Легкий тычок в темечко.
Темнота…
— Румын! Ты что, дурак?
Звук уже есть. С изображением плохо.
— Он за мной от кладбища пёрся! Шнырил по кустам.
— Так это же шпак! Сопля! Ты на хрена его двинул?
— Так тема тоже за шпака! Гляди, а вдруг это он?
— Да с чего ты взял?
Тема? За какого «шпака»? Я мычу и разлепляю веки. Головка бо-бо. Уроды. Омбудсменов на вас нет. Детей по башке!
— Очухался. Эй! Смотри сюда, шкет! Ты чё пасешь тут?
Тру темечко рукой. Соображаю. Экстренно выстраиваю линию предстоящего вранья. Кажется, придумал. Ну, что ж, поехали.
— Придурок, — искренне говорю я с ненавистью, — зачем по башке?
— А тебе, чё, надо было пряников насыпать? Ты чё здесь шаришься?
Щурясь, осматриваюсь одними глазами. Ага. Это раздевалка на первом этаже. Для взрослых. Передо мной — парень, у которого шикарная походка. Чуть правее — какой-то невысокий дедок, весь сухой, коричневый. В каком-то бомжовском спортивном костюме и потрепанных кедах. Наколки на руках. Перстни. Много. Я заметил «Отрицало» на пальце. Важняк!
— Ни чё, а что, — бурчу я и тру голову, — не «шаришься», а к этому пришел.
Киваю на парня.
— Зачем это?
— Жирная послала.
Переглядываются.
— Какая жирная? — вкрадчиво так спрашивает дед, — Зинаида Ивановна?
Ах, какой я молодец! Не зря узнал заранее, как зовут инспекторшу. Как чувствовал.
— Никакая не Зинаида Ивановна. Не знаю я никакой Зинаиды Ивановны! — нащупываю шишку, — Придурок!
Изображаю плаксивую детскую истерику и пытаюсь неловко пнуть ногой парня.
— Тихо, тихо, шкет, — дед быстро прижимает меня к ящикам для одежды, — Кто? Кто послал-то?
— Зоя Игоревна. Из ментовки. Блин, болит.
— Зачем? Зачем послала?
Делаю вид, что не решаюсь говорить при деде. Мнусь. Всхлипываю. Молодой срывается и трясет меня за плечи.
— Да говори уже, падло! Закопаем!
— На пацана показа-а-ать, — начинаю реветь, — что в бума-а-ажке…
Парень выпрямляется, опешив.
— На Караваева?
Вот это поворот! А я тогда кто? Не показывать виду! Реветь дальше.
— На Карава-а-аева. На Ви-и-итьку.
Замолчали, переваривают новую вводную. Делаю вид, что медленно успокаиваюсь,
— Слышь, Чистый, — молодому приходит в голову ехидная мысль, — А часом, она не тебя выпасает?
— Дурак ты, Румын! Она меня давно выпасла. Это мне не с руки с ней светиться. В курсе она про меня. А ты за челнока канаешь.
— Чего-й то, за челнока…
— Закрой пасть! Думаю.
Я тоже как раз этим и занимался. Выходит «тема за шпака» — это по мою душу? С подачи инспекторши. Чем это я ей так насолил? И чего хотят? Напугать? Избить? Или в правду, закопать? Такими ресурсами? Шпана, блатной. Оба тертые. Как меня срисовал! Как-то несоразмерно. Из пушки по воробьям.
И зачем? За что? Из-за пожара? Ерунда. Из-за Трюхи? Не фига себе «отмазки»! Лажа. Из-за Родьки? Теплее. В этой точке и тогда были «непонятки».
— Ну что, парень, успокоился? — дед может и по-человечески разговаривать, гляди ж ты, — Что она еще сказала?
— Сказала, чтоб я ему на Витьку в школе показал. Мы с ним в одном классе, — импрровизирую я и решаюсь рискнуть, — И что завтра нужно…
Дед настораживается.
— Что завтра?
— Не знаю. Сказала — нужно завтра. Чтоб передал. Утром перед уроками чтоб показал. И все.
Где-то наверху гулко хлопают по татами. Броски. Тренировка идет. А эти двое сюда, стало быть, вхожи. Чужих обычно сюда не пускают.
— А скажи-ка, шкет, где живет этот Витька.
Проверяет? Мелковато как-то.
— Да на Сафронова. У гаражей. У них там во дворе мужик недавно умер.
Снова переглядываются. Странно.
Да они в курсе!
Во как. А если мы так походим…
— Только он не умер, — понижаю голос с видом заговорщика, — его грохнули.
Попал! Дед сверлит меня глазами и неожиданно сжимает плечо. Словно клещами.
— Ты что-то путаешь, сынок, — медленно произносит он и вдруг резко меня встряхивает, — Откуда знаешь? Говори!
— Да слышал я! — обиженно кричу, — Зоя говорила! По телефону! Что Данилу убрали! Я подслушал! Отпустите меня!
— Дур-ра! — с чувством говорит дед и отпускает меня, — Фуфло. Чувырло братское.
Срослось! Наугад — в десятку! Попал!
И вдруг отчетливо понимаю, что этот мой «выстрел» не в десятку, а самому себе в ногу. И практически насмерть. Да меня ведь не отпустят! Сейчас пораскинут мозгами и придушат где-нибудь.
Чистый… Чистый…
Чистильщик!
Решение приходит моментально. Начинаю тоненько всхлипывать по нарастающей.
— Ну, ты чего, шкет? Чего ноешь?
— В ту-… в ту-… в ту-…а-…лет, — я заикаюсь, у меня опять горловые судороги, сейчас буду реветь, — Я опи-и-и-исался!
— Ёпт! Румын! Отведи его.
Решение еще Чистый не принял, но оно неизбежно.
Я, держась руками за пах, неуклюже семеню к двери. Молодой за мной. Туалет тут рядом — в коридоре по направлению к выходу справа. Сам выход метров через пять слева.