Где живет голубой лебедь?
Шрифт:
— Как здоровье? — спросил Костя.
— Все в порядке.
Алексей Сергеевич понимал: Костя, разумеется, огорчен за него, но все-таки главное, что волнует его, — придет ли он, его шеф и учитель, на защиту диссертации, и он сказал, глядя Косте в глаза:
— Я обязательно приду на защиту, как говорили. Можешь не беспокоиться!
Костя заметно приободрился и стал рассказывать о том, что он собирается, если все будет хорошо, взять отпуск и отправиться в Бакуриани, походить на лыжах: вот-вот установится зима, по его мнению, этой
«И этот тоже полон собой, своими делами, — думал Алексей Сергеевич, слушая Костю. — Ради приличия, из вежливости, он спросил о моем здоровье и вот уже и не помнит о том, что я болен, он хочет, чтобы я пришел на его защиту, хочет успешно защитить диссертацию и поехать в отпуск. И это все, что ему нужно от меня».
— Однако, — сказал Костя, взглянув на часы, — я обещал еще зайти к главному. — Кивнул Алексею Сергеевичу и выбежал из кабинета.
Пекарников лежал на своей койке, далеко от окна, — подушки подняты, ноги покрыты вторым одеялом — боялся простуды. Он с аппетитом ел яблоко и что-то рассказывал Сереже Фогелю, должно быть о том, как он себя чувствовал ночью и как чувствует себя теперь.
Увидев Алексея Сергеевича, Пекарников остановился на полуслове, но тут же опомнился.
— Доктор, — почти запел он, пытаясь прожевать яблоко, — наконец-то! А мы-то думали, что вы скрылись и не покажетесь больше.
— А я — вот он, — сказал Алексей Сергеевич.
Откинув простыню, он присел на край постели, вглядываясь в лицо Пекарникова: он не успел задать ни одного вопроса, потому что Пекарников тут же начал подробно докладывать о своем состоянии, не пропуская ничего — ни головной боли, внезапно охватившей его вчера вечером, ни колебаний температуры от двух до четырех десятых, ни возбужденного пульса с частыми выпадениями.
Наконец Пекарников исчерпал запас наблюдений над самим собой, спросил деловито:
— Когда назначаете операцию?
— Надо подумать, — ответил Алексей Сергеевич. Пекарников озабоченно догрызал яблоко. Он боялся, что перегнул малость со своими ощущениями и тем самым напугал врача.
— Сегодня утром у меня была нормальная температура, — сказал он. — Тридцать шесть и четыре.
— Три раза мерил, — вмешался Сережа Фогель, — каждые полчаса требует у сестры термометр, — и незаметно подмигнул. Но лицо Алексея Сергеевича оставалось сосредоточенным.
— Стало быть, начнем, пожалуй, готовиться. Сегодня пришлю к вам анестезиолога и терапевта.
— У меня все анализы сделаны, — сказал Пекарников.
— Я знаю.
Пекарников лег ниже, с привычной сноровкой задрал рубашку по горло.
— Будете смотреть?
— Как водится.
Он ощупал живот Пекарникова. Тот лежал не шелохнувшись, глаза блаженно закрыты.
Осмотрев его, Алексей Сергеевич пересел на койку Сережи.
—
Но Сережа ничего не ответил, потому что Пекарников перебил его:
— Я забыл сказать, что у меня некоторое нарушение желудочно-кишечного тракта…
Сережа прыснул в подушку.
— Я же сказал, — невозмутимо произнес Алексей Сергеевич, — сегодня займемся вами.
Потом он прошел в палату, где лежали другие его больные, потом — к старшей сестре, вызвал к Пекарникову терапевта и анестезиолога.
Затем поднялся к Марии Карловне посмотреть рентгеновские снимки больных и после еще разыскал Костю Яковлева, чтобы договориться о предстоящей через два или три дня операции.
Суета повседневных дел захватила его. И боли в печени он не чувствовал. Вернее, так, совсем немного. С такой болью еще можно жить и работать.
Он поймал себя на том, что забыл об опухоли. Начисто забыл, как будто ее и в помине не было. Незаметно положил себе руку на живот, слегка надавил. Никуда она не делась, здесь, как и раньше. Да и куда ей деться?
В коридоре, когда он шел в свой кабинет, его обогнал Павлищев.
Он остановился перед ним — огромный, в развевающемся белом халате, маленькие медвежьи глазки смотрели цепко, с немым вопросом.
И, отвечая на этот выразительный, хотя и безмолвный вопрос, Алексей Сергеевич ответил:
— Все хорошо, Петро. Я, как видишь, в форме.
— Оперировать собираешься?
— Да.
Заложив руки за спину, монументальный, по-своему даже красивый Павлищев медленно шел рядом с ним.
— Хочешь, возьми меня ассистентом.
— Нет, Петро, лучше Костя.
— Костя? Почему Костя, а, скажем, не я?
В голосе Павлищева притаилась обида.
— Костя мало оперировал прошлый год.
— Ладно, — согласился Павлищев. — Костя так Костя.
— Костя, на мой взгляд, перспективный хирург, — начал Алексей Сергеевич. — Мало того, он еще и администратор превосходный. Да, да, — все более разгораясь, продолжал он. — Ты даже и представить себе не можешь, какой это отличный администратор!
Павлищев метнул на него испытующий взгляд. И вдруг понял. Разом, в одно мгновение понял все.
Погрозил ему толстым пальцем:
— А ты хитрый!
— Чем же?
— Прочишь Костю на готовенькое?
Алексей Сергеевич ничего не ответил.
— А я не отпущу, — сказал Павлищев. — Возьму и не отпущу тебя, вот так, ни в какую!
Алексей Сергеевич не принял его улыбки, поблескивающих глаз, игривого тона.
— Придется, — сухо сказал он.
Послышались торопливые шаги. Они обернулись. Терапевт Алферов, размахивая руками, поспешно догонял их.
— Только что от Пекарникова, — сказал он. — Выслушал, выстукал, все как полагается.
Алферов был старый врач, в одно время с Павлищевым и Алексеем Сергеевичем поступивший в больницу. Его круглое щекастое лицо весельчака и жизнелюба лучилось сияющей улыбкой.