Геббельс: Нацистский мастер иллюзий
Шрифт:
В отчаянной попытке предотвратить поражение в конце 1944 года были созданы отряды фольксштурма — «Народный штурм» — для последнего сопротивления. Эти подразделения состояли либо из очень молодых, либо из очень старых мужчин, так как все остальные были на фронте. Их главной задачей была оборона Берлина. Об этих подразделениях быстро появились шутки; их членов описывали как «людей, которые носят спортивные ружья и штиблеты».[241] Земмлер также записал в своем дневнике: «Берлинские подразделения фольксштурма находятся на фронте. У них нет ничего, кроме оружия. Все понимают, что это безумие».[242]
В это время было создано движение Werwolf- «человек-волк», однако оно было направлено не против врагов Германии, а против собственных граждан. Роль этого партизанского движения заключалась в поиске и уничтожении
* * *
На заключительном этапе войны, когда Гитлер молчал в средствах массовой информации, Геббельс продолжал задавать тон и обращаться к немецкому населению в защиту режима. Однако в тот трудный час гражданское население стремилось услышать Гитлера и найти в нем источник утешения и безопасности. Его молчание беспокоило их, и он, со своей стороны, ждал значимой военной победы, чтобы выступить с речью. В письме Гиммлеру Готтлоб Бергер (1896–1975), высокопоставленный сотрудник министерства обороны рейха, жаловался, что «доктору Геббельсу больше нельзя верить… Я считаю, что фюрер должен выступить перед народом, чтобы простой человек, который преданно и храбро выполняет свой долг… и остается верным ему [Гитлеру], мог найти убежище от наших бед».[244]
Геббельс до конца войны сохранил два твердых убеждения: ненависть к евреям и преданность Гитлеру (Gefolgschaftstreue). Даже за несколько дней до своего самоубийства Геббельс продолжал проповедовать своему народу сопротивление любой ценой: «Война подошла к той черте, когда нас могут спасти только величайшие усилия всей нации и каждого человека в отдельности… все мужчины, женщины и дети должны сражаться с беспримерным фанатизмом… ни одна деревня или город не должны сдаваться врагу… пока мы полны решимости сопротивляться любой ценой, мы будем непобедимы», — добавил он позже. «Это основа нашей окончательной победы. Сейчас это может показаться неразумным, но это не так: окончательная победа будет за нами. Мы добьемся ее кровью и слезами, но она оправдает все принесенные нами жертвы».[245]
Геббельс, назначенный руководителем механизма пропаганды и просвещения Третьего рейха, выполнил свою роль, завладев немецкими массами. Пропаганда, которую он распространял, на самом деле была проповедью разрушения — уничтожения врагов Германии, которое на заключительном этапе войны превратилось в самоуничтожение. Он призывал немцев продолжать борьбу и сопротивление, поддерживая убийственный механизм против евреев даже тогда, когда сами немцы были потеряны, и тем самым заставляя их еще глубже погружаться в собственную погибель.
Глава третья
Der Untergang[246]
В последний год Второй мировой войны участились нападения союзников на гражданские объекты в Германии, достигнув пика в результате бомбардировки города Дрездена 14 февраля 1945 года. В результате этой бомбардировки погибли десятки тысяч жителей, а город был почти полностью разрушен. С января по апрель 1945 года на гражданские и военные объекты в Германии было сброшено около 471 тысячи тонн бомб. На следующий день после бомбардировки Вюрцбурга, в ночь на 17 и 18 марта, Геббельс записал в своем дневнике: «Из Вюрцбурга пришло мрачное сообщение. Недавний террористический налет на город уничтожил все памятники культуры и 85 % жилья. Вюрцбург был городом, который до сих пор оставался неуязвимым для вражеских воздушных налетов. Таким образом, последний центр немецкой культуры превратился в пыль и пепел. Если когда-нибудь нам повезет, и эта война останется позади, нам придется начинать все с самого начала. От старого мира мало что останется».[247]
20 апреля 1945 года, в последний день рождения Гитлера, Берлин подвергся
Эти цитаты двух самых близких к Гитлеру людей свидетельствуют об атмосфере, царившей на вершине нацистского руководства в те роковые дни. Они осознавали тяжелую ситуацию, но не желали смириться с тем, что единственным исходом для Германии было поражение, и пытались найти смысл в этой катастрофе.
Это также было связано с результатами нацистской пропаганды, которая подчеркивала важность первой позиции немцев против поражения. Рудольф Хёсс, комендант Освенцима, писал в своих воспоминаниях, что к концу 1944 года было очевидно, что все потеряно, но Геббельс продолжал говорить о победе Германии. «Даже когда у меня росли тяжелые сомнения, — писал Хёсс, — я не должен был сомневаться в окончательной победе. Я должен был верить в это, хотя мой человеческий здравый смысл прямо говорил мне, что мы должны были проиграть именно так… Никто не осмеливался говорить об этом своим товарищам. Не потому, что боялись быть осужденными за пораженчество, а потому, что никто не хотел верить в то, что это правда. Этого не могло быть, чтобы наш мир был уничтожен». Именно поэтому его подчиненные в лагере смерти продолжали свою стремительную работу. Тех, кто отлынивал, говоря, что это ничего не изменит, наказывали.[249]
Человеком, совершенно слепым к суровой реальности, не замечающим ее, был сам Гитлер. Его зацикленность на достижении победы в войне и завершении своих расистских целей сделала фактор оставшегося времени войны очень значительным. Упрямый отказ видеть реальность был, по мнению Яна Кершоу, главным фактором затягивания войны до окончательного поражения Германии.[250] Пережив одно покушение, Гитлер постоянно опасался нового покушения и был уверен, что окружающие его люди — предатели и заговорщики. Давление времени, под которым он находился, затрудняло проведение политических и военных расчетов. Даже когда он знал, что стратегическое преимущество перешло к его врагам, он отклонял любые предложения о переговорах и оставался непреклонным в продолжении войны.[251] Он был настойчив до самого конца, о чем свидетельствовал Геббельс за несколько дней до окончательного поражения: «Фюрер неустанно увещевает генералов продолжать сопротивление и использовать любые средства, чтобы отправить на Западный фронт больше батальонов. Он звонит каждому генералу индивидуально, почти каждый день, и разъясняет им, что поставлено на карту, каковы их обязанности и обязательства». Геббельс считал, что одни только военные действия не будут эффективными и что нужно действовать для поднятия боевого духа и укрепления народа: «Я считаю, что было бы лучше, если бы фюрер обратился непосредственно к народу, поскольку именно в этом кроется самая основная форма сопротивления… ситуация такова, что только слово фюрера может снять эмоциональный кризис, который сейчас переживает народ».[252]
Пропаганда Геббельса подчеркивала, что в самый темный час нации граждане должны пойти на самые большие жертвы: «Германия должна жить — даже если мы должны умереть!».[253]
Несмотря на бомбардировки союзников и тяжелое положение, в котором находился немецкий народ, руководство пыталось сохранить внутреннее единство немецкого сообщества, как на фронте, так и дома. Тех, кто не выполнял свой долг, представляли как предателей.[254] Немецкое гражданское население должно было объединяться, служить своего рода утешением для семей, потерявших своих близких, и они знали, что в такие суровые времена все немцы разделяют общую судьбу и что они не одиноки в своем горе и печали.