Гечевара
Шрифт:
– Алё! Вась! – пропищал в вагоне дребезжащий голос.
Лёша с любопытством обернулся.
Бабка, та, которой он недавно уступил своё сидение, кончила есть яблоко и вынула «трубу».
– Привет, – сказала Лиза.
– Я не опоздал?
– Вообще-то, опоздал, но вовремя поэты не приходят. Всё нормально. Сбор неподалёку, около метро. Идём?
– Идём.
Они дошли до станции. Там, возле павильона, кучковались разные ребята, частью походящие на стайку гопоты, а частью – на студентов театрального института. Местами попадались лица лет, наверно, сорока: косматые, потёртые и подозрительно игривые с девицами. Среди последних было странно много мужикоподобных, кое-как одетых, не накрашенных, держащих руки около груди и демонстрирующих, что весь мир, чёрт возьми, враждебен им, прекрасным
– Ничего не хочешь у меня спросить? – игриво обратилась Лиза к Лёше.
– Что? Спросить? Хм… Как спала сегодня?
Лиза рассмеялась.
– Если так, то, видимо, пакет, который ты «забыл» в «Мак-Пинке», был не так уж важен.
– Нет, он важен, важен! – вспомнил Алексей. – Я просто…
– Как меня увидел, так про всё забыл?
– Ну… вроде этого…
– Как мило! В общем, я его достала.
– Ох, спасибо, Лиза! Как же ты сумела?
– Это было очень, о-о-очень трудно! Я буквально вон из кожи лезла! Но поскольку надо было для тебя…
– Блин, Лиза…
Тёплый поцелуй.
Ещё минут пятнадцать кучка поэтических талантов простояла возле станции. Сначала ждали некую Бэллану, потом некого Арф`ш`эндрзеоля, как ни странно оказавшегося самым что ни есть обычным пареньком в широких джинсах с гербом СССР между коленом и бедром. Потом все говорили, что вот-вот придёт Васёк. Васёк так не пришёл. Решили двинуть без него.
Алёша думал, что толпа и он с ней вместе сразу двинутся на тайную квартиру, где, как объяснила Лиза, состоится чтение стихов, и ждал прикосновения к искусству. С ним пришлось повременить. Толпа поэтов потянулась к продуктовому – за выпивкой.
Алёша тоже решил что-нибудь купить, но долго выбирал, а когда выбрал, оказалось, что поэты все уже свалили без него, наверно, даже не заметив, что Двуколкин был на свете. Лёша заметался по району, но по счастью встретил Лизу, обнаружившую всё-таки пропажу парня и вернувшуюся.
Они вновь поцеловались, а потом пошли вдвоём туда, где их ждал поэтический концерт.
Пришли они поздно, и сесть пришлось на пол: других мест уже не осталось. Собственно, так, на полу, и сидела почти вся компания. В комнате средних размеров имелись одни лишь компьютер с диваном. Большой микрофон прикрепили к компьютеру, чтобы концерт был слышнее.
Первым к нему вышел лысоватый дядя с наглой мордой. Все сейчас же навострили уши. Благородный процесс чтения стихов если что-то и прерывало, то лишь вздохи открываемых бутылок, хруст сухариков да нежный, интеллектуальный шорох чипсов.
Дяденька читал, наверно, минут сорок-пятьдесят, и Лёша сам себе признался, что его стихами очень утомлён. Стихи все посвящались «Толику с Москвы», «Володе Банных» и «Моему другу детства Жоре: Лена вот его, наверно, знает». В сочинениях тонко намекалось на какие-то события, случившиеся с этими знакомыми поэта, на знакомых сих знакомых и ещё бог весть на что, о чём Двуколкин не имел понятия. Одним словом, все стихи были написаны на случай, так что у Алёши появилось ощущение, что автор вот-вот скатится до чтения юбилейных поздравлений для контор. Но автор не скатился. Он был выше! О его большом потенциале говорило то, что в каждом опусе имелось одно-два, порою больше, матерных словечка. Дядька говорил их, не смущаясь, даже с некой важностью, с искрой, азартно, ловя кайф – и публика смеялась дружно и задорно, слыша каждый очередной «Х». К тому же, раз уж автор был ужасно современным человеком, в каждом из стихов немного говорилось про аборты, наркотики, клубы, сисадминов, водку, живые журналы и прочие «признаки времени».
После этого автора микрофон достался товарищу, который сразу же взял стул и сел. И это означало: он прозаик. Человек порылся в кипе старых и исписанных бумажек, сообщил, что его опусы – скучны, стары и он, конечно, просит извинить за эту дрянь. Потом зачем-то разразился длинной речью о никчёмном будущем людей.
Читал прозаик маленькие фразы, предложения, которые могли именоваться «афоризмы» или «максимы и мысли», но скорей бы подошли для блога мрачного бездельника. Автор страстно, остроумно и красиво излагал свои соображения
Больше всех сей автор почему-то отмечал своим вниманием «Доширак»:
Люди любят «Доширак» –Имя автора Дурак.Кто желудку главный враг?Твой любимый «Доширак»!И всё в таком же духе.
Под конец прозаик-памфлетист ещё раз разразился длинной лекцией о том, что жизнь идёт ко всем чертям, и если что спасёт мир, то уж только яростный отказ от «зомбо-ящика», от «интеллектуальной жвачки» и от «поразившего нас всех американизированного и злого вируса-мутанта Потреблятства».
Все с ним согласились, объявили перерыв и дружно стали курить «Кэмел» и пить «Хайнекен».
– Ну, как, – спросила Лиза. – Нравится?
– Неплохо… Интересно… Всё так непривычно…
– Ты на них так не смотри, что, мол, поэты, всё такое. Это ведь обычные ребята. Вроде нас. Как все.
– Да я уж понял, – отвечал Двуколкин.
Поэтическая братия слонялась по квартире, потребляла алкогольные напитки и болтала о каких-то шмотках, дисках, Ленках, Петьках и так далее. Алёша думал, что услышит, вероятно, судьбоносный для Культуры разговор грядущих Пушкиных и Блоков, но – увы! Вокруг был лишь слащавый, а верней, слащавенький какой-то говорок, довольно куцый, фамильярный, полный шелухи и весь насквозь тусовочный. Мужеподобные девушки изо всех сил лопотали на нём, отрывая от губ свой напиток и произнося: «зайка», «солнышко», «на самом деле», «по ходу», «безумно» и прочее. Как ни странно, но услышанных стихов никто не обсуждал. Ребята обсуждали лишь себя. В квартиру залетел какой-то парень, длинный и давно немытый, в грязной кофте. «Это Во», – шепнула Лиза. Во сказал «привет» трём человекам из пяти, сказавших то же самое ему, потом кому-то долго объяснял «всю правду», посюсюкал и свалил за пивом. Появился новый – мелкий, где-то метр шестьдесят, довольно страшный и ушастый. Лиза сообщила Лёше его имя, но Двуколкин не запомнил. Мелкий парень посмотрел на всех глазами, искренне исполненными ужаса, потом взял себя в руки, сделал вид, что он крутой чувак не хуже прочих, и вразвалку подошёл к девчонкам. Парневидные растрёпы приняли его любезно, восприняв как нечто среднее меж девочкой, ребёнком и зверьком. Спустя минут пять мелкий парень громко и как будто бы вальяжно говорил на всю квартиру: «фрикции», «оргазм», «секс» и подобные слова – конечно, чтоб никто не усомнился в том, что он со всем этим знаком не понаслышке. Но глазами по квартире шарил всё же перепуганно.
– Мы его зовём «Философ», хотя сам он больше любит «Чёрного Дракона», – прошептала Лиза. – Умный наблюдатель.
Алексей подумал, что, наверно, он на месте этого субъекта тоже стал бы или умным или наблюдателем. Чего ещё осталось?
Но имелись и другие наблюдатели. В углу сидела девушка с набеленным лицом и миной, выражающей презрение ко всему. Ей было явно неприятно находиться в этой тусе, но она не уходила. Непонятно почему.
– Ну, что? – спросила Лиза. – Познакомить, может, с кем?
Алёша не успел ответить.
– Ксю! – крикнула Лиза.
Подошла несимпатичная девчонка с головой, обритой в точности наполовину. Половина же вторая, волосатая, была покрашена в зелёный цвет. Алёша изумился.
– Как дела? – спросила Лиза.
– Представляешь, – гордо заявила Ксю, – сегодня я, блин, пропустила уже третье собеседование. Прикинь, да? Третье за неделю!
– Неужели?
– Да-да! Причём первое мной было откровенно про…ано, второе – просрано, а в этот раз я просто потеряла листик с телефоном! – гордо сообщила Ксю. – Да! Вот такая я свинья и раздолбайка! Ну, а ты как?