Гечевара
Шрифт:
Алексей опять уселся за последней партой и решил поспать, поскольку от одного вида лектора он как-то резко расхотел учиться. Лектор грузно навалился на трибуну, прочитал название темы по бумажке, чуть не тычась в неё носом, не смотря на толстые очки… Алёша с удовольствием зевнул.
– А знаете, – сказал лектор внезапно. – Нынче много говорят, что, дескать, мы все потребители, капитализм – зло, власть у корпораций… Что ж, тут есть резон! Вот, например…
И он «отвлёкся» на полпары.
Алексей торжествовал.
Вся парта, за которой он сидел, была изрисована Чежиками. Под призывами Двуколкина, который приглашал фашиста в ультралевое движение, кто-то подписался «Это тема!». Но фашист не унывал. Он стёр несколько Чежиков и сверху
В этот раз – так получилось – Алексей пробыл в институте ужасно долго. Где-то до восьми. Сначала он пошёл в библиотеку, потому что вдруг подумал, что пора уже бы получить учебники и более-менее заниматься. Потом решил, раз уж такое дело, начать подготовку к семинару, по которому имел полно долгов, и с кем-то за компанию заняться иностранным языком. Положа руку на сердце, Алексей не думал, что после победы Революции останется лишь русский, а экзамены отменят так уж сразу. Впрочем, занимался он недолго. Зацепился за какую-то компанию, стал болтать, был выгнан из читалки. А потом, наверно, целый час рассуждал с парнями о клёвой музыке. Раз пять один или другой из собеседников прощались, но беседа шла и шла и шла. Потом переключились на Серёжину игрушку. Все сошлись на том, что власть плохая. Тем, кто это поначалу слабо понимал, Двуколкин привёл пару аргументов. Наконец, когда совсем стемнело, парни двинулись на выход.
Они шли по главной лестнице, готовясь вот-вот пройти пост охраны и попасть в фойе, когда раздался этот страшный грохот.
Все сначала онемели. А потом – включая всю охрану, гардеробщиц, собеседников Двуколкина, рванулись к двери, наступая на осколки бывших окон, выбитых волной.
Вся улица сияла. Асфальт, густо усыпанный стеклом, в котором отражались огни фар, светофоров, фонарей и пламя, охватившее часть молла, был похож на новогодний снег. Примерно половина, уцелевшая от торгового центра, так и не открытого, напомнила Алёше детскую игрушку, домик из картона, на который папа наступил ногой. Машины, у которых от толчка как по заказу заработала сирена, всё гудели и гудели. Пахло гарью. В небо поднимался дым. Но больше всего Лёшу впечатлило то, что по всему району в воздухе носились, то взвиваясь, то планируя, ужасно дорогие одёжки.
Они цеплялись за электропровода, висели не деревьях, попадали под машины, а порой и на машины. Оставалось только представлять, что чувствовал водитель, едущий по городу, когда на лобовом стекле внезапно возникала кофточка от «Прада», залепляя весь обзор. Какая-то фигулька от кутюр даже сумела закрутиться вокруг шеи статуи советского вождя, стоявшего поодаль, а через минуту вождь весь с ног до головы был в дамских лифчиках. На флаге, украшавшем институт, повисла босоножка.
С неба падали не только эти вещи. Тут и там валялись стразы, рваные цепочки и обломки бижутерии, почти все оплавленные. Прямо под ноги Алёше грохнулась пылающая шляпа. Она тут же догорела. На башку посыпались какие-то противные и мелкие штуковины, похожие на части тела насекомых. Алексей стряхнул их и не сразу догадался, что то были накладные ресницы – причём разных видов и фасонов. То, что он принял за пятна крови на асфальте, оказалось то ли лаком для ногтей, то ли помадой с суперсексуальным блеском для объёмных, страстных губ.
– Блин, обалдеть… – протянул кто-то.
Алексей прошёл по стёклам, захрустевшим под ногами – это вновь напомнило ему новогоднюю легенду, и приблизился ко взорванному зданию. Было видно перекрытия между этажами и ячейки магазинов, разноцветные, порой почти готовые, порой с не начатым ремонтом. Там и сям свисали модные товары. В одном месте, где перегородки не сумели устоять, предметы из одной ячейки попадали во вторую, в третью, и бельё смешалось с шубами, помада с сапогами, Пуччи с Гуччи,
Двуколкин был испуган, восхищён, воодушевлён – всё вместе.
Когда большинство сигнализаций на машинах замолчало, до Алёши дошло, что он мог пострадать, окажись ближе. Выйди из дверей родного ВУЗа раньше на минуту или две. Возможно, и погибнуть. Вот тогда Алёшу затрясло.
Повернувшись, он пошёл, вернее, побежал к своей общаге. Пробежал, наверно, метров тридцать. Обнаружил прямо под ногами классные штаны – как раз на свой размер. Присе. Учуял сладкий запах: ага, кажется, тут где-то совсем рядом грохнулись французские духи. Да ладно, запах разойдётся, можно отстирать, в конце концов. Двуколкин поднял брюки. На одной штанине был прицеплен здоровенный кус пластмассы – антиворовская штука. Алексей подёргал за неё, потом сильнее, поднажал и, наконец, сумел сорвать. Из штуки по штанам мгновенно растеклись чернила.
Лёша чертыхнулся, выбросил «обновку» и пошёл, теперь уже стараясь не бежать.
Пятьсот тринадцатую комнату Алеша обнаружил тёмной и пустой. Обычно в это время Виктор и Аркадий были дома. Алексей, и так под впечатлением от теракта (или что там это было) начал волноваться ещё больше. Постучал в шестьсот четвёртую – и там никого нет.
Попробовал поужинать – но в горло ничего не лезло. Почему-то мысль о том, что между взрывом молла и отсутствием друзей есть связь, никак не шла из головы. И было страшно.
Не находя себе места от волнения, Двуколкин, наконец, решил отвлечься чтением. У него лежала куча книжек, взятых из библиотеки Лизиного папы. «Вот и хорошо, – пытался Лёша успокоить сам себя. – Заняться нечем, так как раз и почитаю. А с парнями всё нормально. По-любому, всё нормально!».
Книжки были все как на подбор во вкусе Алексея: «наша контркультура», «поколение next», «правда жизни» и так далее. Он взял первую, не глядя.
После беглого просмотра и пяти-десяти минут прочтения стало ясно, что Алешу от волнения это не спасёт и мыслью не одарит. В книге говорилось о метаниях молодой России в виде девушки, являвшей собой яркий образец народной молодёжи. По сюжету девушка пила, тусила, целовалась, вновь пила, тусила, целовалась, целовалась, целовалась, причём каждый раз с разным. Читателю, конечно, предлагалось насладиться этой откровенностью и вникнуть в сложную духовность молодёжи… В общем, у Алёши эта книга не пошла.
Он взял другую. Но и там был не фонтан. Писатель предлагал проникнуться сочувствием к несчастным некропедозоофилам. На страницах книги они жили и страдали, без конца решая сексуальные проблемы через разговоры в чате, переписку sms и чушь в Живом Журнале. Эти виды сообщения вместе с основной идеей «жизнь дерьмо, и все мы загниваем», без сомнения, делала творение очень актуальным. Но Двуколкину казалось, что всё это где-то уже было. Алексей отбросил книгу через две минуты.
Третья книга вообще была не в тему. Это оказался глупый боевик про звёздных роботов, где Лёша вообще не смог найти ни капли актуальной проблематики. Однако книга подавалась под обложкой «неформат», а аннотация сулила нечто сумасшедшее и дьявольски протестное. «Вот блин! – подумал Лёша. – Даже здесь обман!».
Четвёртый том привлёк его внимание сильнее. Может быть, минут на двадцать. Спустя это время Алексей насильно оторвал себя от чтения, ощутив, что с удовольствием глотает описания «сладкой жизни». На обложке было сказано, что в книге сатирически-правдиво подаётся быт богатенькой тусовки и гламурных див. Действительно, их жизнь была показана в подробностях. Но Лёше почему-то это описание до чёртиков понравилось. Поймав себя на том, что уже хочет в Голливуд, Двуколкин отложил сомнительный шедевр, чтобыслучайно не обуржуазиться. Почему, ну почему попытки приобщиться к Правде, к революционно мысли вечно завершались для Алёши окунанием в капиталистическую прорубь?!