Гечевара

Чепурина Мария Юрьевна

– Ты – дочь Пинкова?

Лиза очень удивилась:

– Дочь Пинкова? Я? Ну, да. И что такого?

– Да ты что, не понимаешь? Это заведение – символ тех вещей, с которыми мы боремся! Блин, почему ты не сказала это раньше?

– Ну… я думала, ты знаешь. Все ведь знают. Даже баба Маша.

– Да откуда я мог знать, когда мне не сказали?! Лиза, ты чего, не понимаешь, что всё это значит?!

Лиза не сказала ничего, лишь посмотрела очень хищно.

– Чёрт возьми… – бубнил Алёша. – Как же я своим-то покажусь? Хорош, блин, антиглобалист! Работает в «Мак-Пинке», да ещё сошёлся,

блин, с хозяйской дочкой! Сериал бразильский, я не знаю! Детский сад! И тоже туда же… «Маркузе, Маркузе…», «Некоммерческое творчество…», «Я – Корвалан»… Тьфу!

– Ты такой же, как и все, – сказал Лиза.

– Я? Какой – такой же?

– Да такой! Я для тебя не Лиза, я – не я, а просто дочка шефа! Сам сказал! Чёрт, бесит! Думала, хоть ты меня считаешь просто за девчонку, а не чью-то там наследницу!

– Но я так и считал! Вернее, считаю! – Лёше стало стыдно. – Слушай, я ж в тебя влюбился, когда думал, ты простая!

– А теперь что?

– А теперь… Теперь выходит, что я предал Революцию. Ну, Лиз, сама подумай! Я ведь заинтересован в твоём счастье! Значит, и в деньгах твоего папы!

– Между прочим! – менеджер чуть-чуть не закричала, но внезапно спохватилась и заговорила почти шёпотом. – Блин, между прочим, папа мой это не просто так, мешок с баблом, как вы считаете! Он человек! Живой! Прикинь, да? И, представь, довольно прогрессивных взглядов! Что, забыл его библиотеку?

Лёша не забыл. Особенно он помнил портрет Че из жемчуга.

– Но, Лиза… Всё равно ведь он же буржуазный элемент, – бубнил Двуколкин.

– Может, хватит этих штампов? Да не ты ли сам мне говорил, что пролетариат утратил революционное сознание, и новое восстание свершат только студенты, интеллектуалы?

– Говорил. Но…

– Разве мои взгляды – это мало? Лёша, неужели я на всю свою жизнь так вот и останусь «дочь Пинкова», «девочка-буржуйка»?! Просто потому что родилась!

– Нет… – прошептал Двуколкин.

Он придвинулся к подруге и прижал её к себе. Лиза ткнулась носом Лёше в шею и игриво заурчала.

– Для чего ж ты тут подносы убирала? – спросил тот. – Была бы сразу главной…

– Папа говорит, что надо всё узнать, пройти с низов.

«Ах, да!» – вспомнил Алёша и почувствовал, как в шею сладостно впиваются Лизины зубки.

Вдруг его как будто стукнули:

– А знаешь, почему Снежану-то убрали?

– Да она к нам приходила нынче ночью, с папиком ругалась, угрожала! Гнусная бабёнка! Понимаешь, не понравился ей, видите ли, стиль наш неформальский! – бормотала Лиза, ползая губами по Алёшиному уху.

– Лиза! Но ведь это в самом деле гнусно! Вы обогащаетесь за счёт… ох!.. ну, за счёт известности борцов с такими вот…

– Алёша, это мы с тобой борцы! – сказала Лиза и уселась на него верхом.

– А знаешь, кто раскладывал листовки? Знаешь, кто заклеил весь фасад портретами Эрнесто?

– Это не так важно, – заявила Лиза. – Ты заметил, как все эти вещи, а особенно портреты привлекали к нам клиентов? Мы последние полгода потеряли популярность. И тут вдруг!

– Так, стоп! Выходит, это ты придумала «Мак-Панк» и всё такое?

– Я папе подсказала…

– Лиза, Лиза!

– А ты, что, хотел пахать в подобии «Макдоналдса?»

Ну, знаешь! Я-то думала… Я думала, ты антиглобалист!

– Чёрт, так и есть! Но ты не понимаешь! Это всё – ну, «розалюксембургер», Ленины на майках, все эти салаты с глупыми названиями – похоже на пародию! Глумление над святым!

Подруга взглянула в глаза Алексею:

– Алёша! Ты помнишь девиз всех революционеров? Цель оправдывает средства! Неужели ты не видишь, что вокруг каждый второй уже поклонник Че Гевары! А потом их будет ещё больше! Если кто-то приобщится к делу Революции, придя к нам и съев розалюксембургер – неужели это будет плохо? Алексей, как бы там ни было, ведь это пропаганда! Ведь без нас куча народу так бы не узнала, что был такой Ленин!

«Это правда, – понял Алексей. – Это то самое, чем учил Аркадий: размножение через формы общества спектакля».

Лиза ещё раз взглянула на него в упор, игриво, горячо, Лёша ощутил, что у него внизу зашевелилось.

Если нынче ночью мир станет другим, счастливым, то и он, Двуколкин, должен обновиться, чтобы жить в нём! Стать мужчиной!

Алексей стащил с себя футболку.

– А где майка? – закричала Лиза. – Разве ты не знаешь: униформу не положено носить на голом теле?!..

Когда дело было сделано, спустя какой-то час, они сидели там же, в кабинете, обнимались, и Алёша со слезами на глазах рассказывал «всю правду»: про противную девчонку-одноклассницу, в которую влюбился в десять лет и безуспешно добивался до пятнадцати. Зачем-то сообщил о душераздирающей попытке поцелуя в скучном дворике Игыза после выпускного, когда был отшит жестоким образом. Признался, как давно хотел того, что они сделали. Зачём Алёша всё это болтал, он сам не знал. Лиза кивала. А он повторял и повторял, что их любовь – навечно, что отныне они вместе навсегда, и что в ней, в Лизавете – весь секрет земного бытия.

Спустя немного времени Алёша успокоился и с радостью подумал: ему хватило ума не разболтать, что нынче Революция.

– Послушай, – попросил он. – Ты теперь вот всё обо мне знаешь. Расскажи уж тоже о себе, чтобы больше я не удивлялся.

– А чего мне рассказать-то?

– Ну… вот, например, кто твоя мама?

– Мама с папой развелись, – сказала Лиза. – Но дружат. Ну, вернее, сотрудничают. Фабрика у мамы. Замуж вышла вот недавно.

– Что за фабрика?

– Текстильная. Она нам униформу поставляет. Нам и другим фирмам. А когда заказов мало – шьют по той же технологии футболки с разными кумирами: артистами, спортсменами…

– И с революционерами, наверно?

– Ну, конечно.

Алексей вздохнул и попросил:

– А парни у тебя другие были? Расскажи.

– Да ну их! – Лиза встала. – Ты нашёл, о чём спросить. Ну, парни, парни. Восемь-десять, может быть, не больше… Кстати, я чуть не забыла. Для тебя есть маленький презент!

И Лиза, подойдя к столу, достала новый бейджик с надписью «Стюарт Алёша».

Алексей едва не прослезился, увидав, как всё-таки заботится о нём начальство фирмы.

После этого они ещё прощались минут двадцать, словно кто-то собирался в дальний путь, и наконец Лёша все-таки отворил дверь кабинета.