Гечевара
Шрифт:
Та засмеялась и сказала, что она тут – медтоварищ, занимается бойцами Революции, телесно пострадавшими от рук последних слуг капитализма.
– А-а… – сказал Алёша.
В коридоре пахло грязью, и девчонка вовсе не была похожа на врача. Она зачем-то постоянно трогала Алёшин лоб, как будто он простужен, а не газом отравился. Впрочем, выбирать не приходилось.
– Как там всё? – спросил Двуколкин. – Новости какие?
– Новости отличные, – сказала медтоварищ. – Все радиостанции уже наши. Народ бастует. А вчера вломились в магазин «Эмпорио Армани» и бесплатно раздавали тамошние шмотки революционерам – на портянки, представляешь? Веселуха! Магазины вообще почти что не
– Бли-и-ин, – протянул Алёша. – Обалдеть!
– Еда теперь бесплатная, – довольно сообщила медтоварищ, ещё раз потрогав Лёшин лоб (наверно, он ей просто нравился). – По крайней мере, в нашем городе.
– А мэр что?
– Мэра укокошили! О, знаешь, ещё что случилось?! Хи-хи-хи… Директор «Кока-кола компани» утоплен в бочке со своею собственной отравой! Классно, да?
– Не знаю… – Алексей поёжился.
– Да ладно, не грузись ты! Убивают только самых-самых! Мы же не забыли принципы «Багровых»! В основном уничтожают вещи, не людей. Ведь люди-то чего? А? Нету шмоток – нету потреблятства – нет буржуев!
– Интересно, – сказал Лёша.
– А ты, что, об этом принципе не слышал?
– Нет, не слышал.
– Ну, даёшь, товарищ! А, ну да, ты ж тут лежал, не знаешь. Это принцип Алоизия Омлетова. Эх, классный он мужик! Читал? Ага, я тоже. Он теперь по радио всё время выступает… Ты лежи, лежи, не поднимайся!
Неожиданно (а может, ожидаемо?) Алёше захотелось, чтобы рядом с ним была не эта незнакомая девчонка, а его любимая начальница, буржуйка Лизавета Александровна. Да, как-то ей сейчас? И где-то она? Жива ли вообще? Алёша ощутил насущную потребность узнать это.
– Мне надо телефон, – сказал он медтоварищу.
Товарищ протянула ему свою трубку, весело сказав, что ей не жалко денег на звонки героев.
Алексей набрал заветный номер (помнил наизусть). Молчание. Вновь набрал. Опять всё то же самое, как будто Лизы и её мобилы вообще на свете не было.
– А кому звонишь – компания какая? – вдруг спросила медтоварищ, наблюдая за Алёшиным мучением. А, узнав, всё объяснила: – Она больше не работает. Да, все позакрывались, только вот моя ещё жива. Попробуй на домашний.
Алексей набрал домашний.
Длинные гудки. Один, два три, четыре…
– Слушаю!
– Ох, Лиза! Наконец-то! Всё в порядке?
Они поболтали о насущном, Алексей узнал, что девушка с начала Революции сидит у себя в комнате, болеет за Святую Справедливость через радио, газеты, телевизор. Рассказал о своём бое и про госпиталь.
– Наверно, так и проваляюсь до победы.
– Да ты что?!
Внезапно Лизавета сообщила ему о важнейшем деле. Ох, и правда! Как он мог забыть, ведь столько ждал этого дня! Сегодня понедельник. А вчера было нельзя, поскольку воскресенье. Да, всё верно. Он же может не успеть!
Алёша спросил адрес, записал его, поскольку был там всего раз и всё уже забыл. Сказал спасибо Лизе, а потом и медтоварищу. Поднялся. Всё болело, голова кружилась.
– Ты чего?! – вскричала девушка.
– Мне надо. Это очень срочно. А который час?
– Пятнадцать минут пятого.
О, ужас! Он же опоздает!
Лёша вышел из общаги. Первым делом в глаза бросилась заваленная мусором помойка – видимо, не вывозили с самого начала Революции. Пройдя немного, Алексей увидел, как какой-то новоявленный художник украшает стену одного из корпусов своим плакатом, точно повторяющим творение Лисицкого «Клином красным бей белых!». Запах от картины и художника шёл странный. Лёша пригляделся и внезапно понял, что народный живописец
Неподалёку несколько студентов развели костёр и жарили на нём еду. Да, плиты в общежитии были электрические, а чинить систему проводов никто не собирался. Все студенты густо матерились, но Алёша понял, что беседуют они, конечно, о политике.
Двуколкин дотащился до трамвайной остановки. На ней было совершенно пусто. Добрый человек любезно подсказал, что дальше, вниз по улице, большая баррикада, и трамваям не пройти. К тому же половина вагоновожатых всё равно бастует. Алексей подозревал, что так и будет. Преодолевая боль всех своих синяков, он двинулся пешком, так быстро, как только сумел, по улице, заваленной какими-то горелыми обломками, обрывками плакатов, ветками поваленных деревьев, битыми бутылками. Вдали раздался взрыв. Прохожие ускорили шаги. Теперь почти никто не двигался по улице размеренно: все либо крались, либо быстро бегали.
За два дня город стал неузнаваемым.
Алексей доковылял до главной улицы. От старой мостовой осталось очень мало. Вся брусчатка была разворочена, а некогда служившее дорогой оружие пролетариата в хаотическом порядке раскидали здесь и там. Как раз неподалёку Алексей и пострадал в боях за Родину.
Возле места, где ещё была возможность, не ломая ног, пройти по мостовой, стоял бывший бутик. На его крыше Алексей увидел около десятка человек – ещё с полсотни собрались внизу. Вокруг царил жуткий запах. Оказалось, что, закрыв очередную лавку для гламурных фиф, народ устроил свой любимый праздник – суд над буржуазными вещами. С крыши на дорогу пролетарии кидали пузырьки с духами, гомоня и соревнуясь, кто забросит дальше. «Лакруа» и «Шанели» звенели, стукаясь об асфальт, разбивались в стеклянные крошки, текли и мешались друг с другом. Потом кто-то бросил большую бутыль то ли с гелем для душа, а то ли ещё с чем похожим. Душистое белое мыло противным пятном растеклось по асфальту. Какой-то товарищ, ужасно довольный, схватил то, что сталось с бутылкой, и гордо сказал, что теперь у него будет самая модная «розочка», чтобы ей резать буржуев.
Смотреть было некогда. Лёша подумал, что, видимо, время к пяти, а идти ещё долго. Подобную сцену он вскоре увидел ещё раз: «казнили» мобильники, и было трудно пройти, не запнувшись о что-нибудь из запчастей.
А ещё – почти всюду висели плакаты. Нередко встречались красивые девушки с банками клея и кипой бумаги. Почти с каждой тумбы и с каждой доски на Алёшу смотрел Алоизий Омлетов. Да-да, наконец-то Двуколкин увидел лицо этого мирового вождя. Под портретом писатель советовал что-то восставшим, подсказывал правильный лозунг и тактику. Кое-где просто писали призывы на стенах. Чаще всего, разумеется, фразу «Даёшь настоящее!».
Минут через пять Алексей повстречал на дороге препятствие. Между двух офисных зданий была настоящая стенка из мебели, старой оргтехники, стройматериалов. Возле неё тусовались конторские клерки – в цивильных костюмах, при галстуках – видимо, только из офиса. Может, они совмещали работу с защитой своей баррикады? Какая-то девушка в розовой блузке и юбке классической формы, держащая «Молотов» в наманикюренной ручке, спросила у Лёши, куда он идёт.
Оказалось, что за баррикадой – уже территория контры. Здесь самый последний оплот буржуазности в городе, так что пройти стороной, другой улицей, Лёша не сможет. Что делать? Ему позарез надо было пробраться сквозь линию фронта!