Гексаграмма
Шрифт:
— Я смогу, — вдруг обворожительно улыбнулась Дайлинь. — Ведь моя жизнь на кону.
— У тела будет ваше лицо, — предупредил Ал. — Ну, или похожее.
— Я поняла.
Ал некоторое время смотрел на свою гостью, открыл было рот, чтобы что-то сказать, и махнул рукой.
— Знаете что, — сказал он твердо, — сначала я попытаюсь все-таки добиться сходства с вами. А уж потом будем отрезать лишнее и разбивать непохожее.
После короткой паузы Дайлинь сказала:
— Если позволено, у меня есть идея.
— Позволено, — Ал потер лоб.
— Я бы хотела наедине вам ее высказать.
— Да, точно, хотим, — Джерсо широко зевнул.
— Нет, а мне интересно, что за… — начал Зампано, но Джерсо ткнул его кулаком в плечо.
— Мы хотим спать, — с нажимом проговорил он. — Завтра денек тот еще. Пошли, оставим молодежь секретничать.
Уже во второй комнате Зампано сердито спросил:
— Ну и чего ты меня утащил? Можно подумать, эта фифа на шею Алу вешаться собиралась.
— Естественно, собиралась, — Джерсо начал снимать куртку. — А то ты не заметил. Я прямо знаю, что она сейчас ему предложит: дескать, чтобы сотворить тело, максимально близкое к оригиналу, надо оригинал изучить… и начнет раздеваться. Или как-то так.
Зампано присвистнул.
— Парень влип, — с сочувствием сказал он. — Первый раз — и сразу такая штучка!
— Ну или влип, или наоборот… Зато нам с тобой повезло: чем мы сегодня ни занимайся, он за перегородкой и внимания не обратит на подозрительные звуки.
— Ого! Значит, я могу дать волю всем своим грязным, потаенным желаниям?..
— На два часа, не больше. Выспаться надо.
— Я все равно у тебя выиграю. Карты ты куда убрал?
Тем временем за стенкой все происходило не совсем так, как вообразили себе химеры. Едва только за Зампано закрылась дверь, как Альфонс повернулся к своей спутнице.
— Как хорошо, что вы их отправили, — сказал он. — Видите ли, Дайлинь… Мне нужно кое о чем вас предупредить, прежде чем вы выскажете свою идею. Возможно, это станет помехой нашим планам.
— Я вся внимание.
— Дело в том…
— Альфонс слегка покраснел, — чтобы создать сносное подобие вашего тела, мне нужно его как следует изучить. Ну, вы понимаете. Вам придется снять одежду, а мне — вас рассмотреть. Возможно, для вас это неприемлемо, но я просто не знаю…
Дайлинь внезапно прыснула.
— Я так смешон? — покорно спросил Ал.
— Нет, вы очень милы, — сквозь смех сказала она. — Я просто не думала, что вы сами предложите…
— А почему нет? — словно защищаясь, спросил Ал. — Врачам же люди позволяют себя осматривать. Я не врач, но я сейчас пытаюсь спасти вам жизнь… стеснительность как-то неуместна.
Дайлинь снова засмеялась, потянулась, встала и коснулась застежки своего легкого цветочного ципао у горла. Ал мог бы поклясться, что она не сделала ровным счетом никакого жеста, даже плечами не повела, но наряд, вроде бы состоящий из нескольких слоев и сидящий на ней более чем надежно, пестрой лужицей оказался у ног Дайлинь.
А сама Дайлинь…
Что ж, она была прекрасна, как только может быть прекрасна юная, обнаженная, изящная женщина. «Черт, мой опыт ограничивается подглядыванием в душе за подругой детства, — торопливо напомнил себе Ал, чувствуя, как у него неудержимо
— Почему бы вам не изучить получше? — коварно спросила Дайлинь, осторожно взяла его безвольную ладонь и положила на объект альфонсовых сомнений, повыше темно-коричневого, встопорщенного от холода соска.
Теплая плоть словно сама подалась навстречу.
— Я верю в любовь, — слабо пробормотал алхимик.
— Вы хотите сказать, что в меня влюбились? — удивленно подняла брови Дайлинь.
— Нет, — ответил Ал еще тише. — В том-то и дело.
— Если бы это было по любви, я бы тоже себе не позволила, — мягко проговорила девушка, кладя ладони ему на шею и подтягивая ближе к себе; ее дыхание пахло пряностями. — Но в том-то и дело, что у нас нет чувств друг к другу, Альфонс Элрик. Можем ли мы позволить себе небольшую передышку?.. Расслабьтесь, мой дорогой. Вы безумно мне нравитесь. Все будет хорошо.
Алу действительно было хорошо.
Стыд ушел почти сразу, уступив любопытству, энтузиазму и наслаждению. Ее запах, ее тепло, ее гладкие волосы под пальцами, когда она, опустившись на колени, ласкала его ртом — божественно, одно лучше другого, может ли в мире быть большая радость? Дайлинь не дала растрепать свою аккуратную прическу, вывернулась со смехом. Пальцы ее порхали бабочками, гладили его грудь, бедра, сжимались ласково, словно оставляя огненные следы.
«Эй, это я должен изучать твое тело!»
«Что же, мне не полагается ничего для себя, господин ученый? У меня давно никого не было…»
Внезапная искренность, акцент, вдруг возникший в голосе; несколько слов, которые она пробормотала по-сински, словно короткую молитву — Ал не разобрал смысл — все это словно перекинуло между ними мост, уничтожив последние мысли о том, что у их встречи были какие-то смысл, и цели помимо самой этой ночи — лукавой и немного печальной.
Когда его первый голод был утолен, он принялся тщательно изучать ее тело, лаская губами и языком — немного неуклюже, но Дайлинь направляла его. Она была нежна, приветлива и благодарна. Ее вздохи пьянили не хуже вина: Ал чувствовал, что теряет себя, не успевая запоминать и понимать. Она была слишком прекрасна: и эта небольшая родинка на тыльной стороне левого плеча, и маленький, еле заметный шрамик над пупком, и легкая выпуклость живота, и восхитительная грудь, чье совершенство он даже не мог описать… Она была прекрасна вся целиком, его первая женщина.
«Я не смогу повторить это совершенство», — подумал Ал.
Дайлинь спросила его, уверен ли он теперь в успехе. Альфонс ответил чистую правду:
— Теперь я как никогда хочу попробовать. Только… Дайлинь, не могла бы ты помочь мне?
— Все, что угодно, — она улыбнулась.
— Две вещи.
Во-первых, скажи, подтверди, что тебе действительно нужно сбегать.
Они смотрели друг другу в глаза, лежа на кровати и обнимали друг друга, и ничто не дрогнуло в ее лице, но Аллу показалось, будто между ними рассыпали лед.