Гексаграмма
Шрифт:
Хочу жениться на девушке, которую полюблю, хочу, чтобы у нас с ней был свой дом — лучше в Аместрис, в моем родном городе, но и в любом другом месте можно, лишь бы оно нам обоим нравилось. И чтобы продолжать исследования…
— Хорошо, — кивнула Тэмила.
— Что «хорошо»?
— Я поеду с тобой в Аместрис, если ты этого хочешь. И стану твоей женой.
— Черт, нет! Ты не поняла! Я… ты очень милая девушка, Тэмила, настоящая красавица, и сильная, и… но ты меня не любишь, а я тебя не люблю! Мы совсем недавно познакомились! А после того, что ты мне рассказала,
— Сейчас мы ближе пушечного выстрела, — она положила руки ему на плечи и наклонилась.
Губы у нее были горячие, припухшие от поцелуев — от его поцелуев! — волосы разметались по плечам.
— Да, но…
— Альфонс отчаянно пытался собраться с мыслями. — На любого нашего ребенка предъявит права твоя община, да?
— Да. Это хорошая община, ты сам так сказал.
— Хорошая, но… Но я не собираюсь приносить своих детей в жертву алхимии, понимаешь? Я не хочу для них этого, понимаешь? Я хочу, чтобы они родились свободными людьми, как мы с братом!
— Ребенок синца становится синцем. Ребенок аместрийца — аместрийцем.
Ребенок богача обретает богатства, ребенок бедняка — отцовские долги… Может быть, это несправедливо, но таков порядок вещей.
Очень сложно спорить, когда, склонившись над тобой, тебе в глаза заглядывает прекрасная обнаженная женщина. Поэтому Ал не стал спорить. Он схватил Тэмилу в объятья, прижал ее к себе и, перекатившись, повалил на подушки. Она улыбнулась.
— Давно бы…
Но, едва оказавшись сверху, Ал хлопнул в ладоши, коснулся покрывала — и оно мгновенно скрутило руки Тэмилы.
К счастью, штаны были на Альфонсе. Не потрудившись разыскать рубашку, он пулей вылетел за дверь, одной рукой застегивая ширинку и молясь про себя неведомым силам, в существовании которых не верил, чтобы остальные нахарра не вздумали его останавливать.
«Иногда, — думал он, — мне прямо хочется быть железным!»
С такой мыслью Альфонс пронесся по коридору, надеясь, что бежит к выходу — и вдруг увидел Идена. Старик стоял напротив двери и спокойно, не отводя взгляда, смотрел на юного алхимика.
Сказать, что Альфонс почувствовал себя неловко — значит, здорово преуменьшить ситуацию. Он ощутил дичайшую панику; именно в таком состоянии люди без внутренних тормозов совершают зверские убийства, а более интеллигентные — умирают от разрыва сердца. С Алом, однако, не случилось ни того, ни другого: старик неожиданно коротко поклонился ему, от плеч, как принято в Сине, а не от пояса, как в Аместрис. И произнес:
— Прошу прощения за мою внучку, дорогой гость. Она не хотела обидеть вас.
— Я не… — забормотал Альфонс, чувствуя себя невыразимо жалким и мечтая провалиться сквозь пол из бамбуковых досок. — Это я прошу прощения, я не хотел, и…
— Мы поставили вас в крайне неловкое положение, — старик покачал головой. — Только что я усугубил его, встретив вас.
Но у меня не было иного выхода: иначе вы покинули бы этот дом с мыслью никогда сюда не возвращаться. Я прошу вас, не стоит принимать случившееся близко к сердцу.
Альфонс не нашел в себе силы ничего ответить.
— Этот
Альфонс чуть было не выпалил, что для неопытной она действовала необыкновенно умело, на его вкус, но все-таки прикусил язык.
— Спасибо, — пробормотал он. — То есть я…
— Идите, — проговорил Иден, делая символический шаг в сторону и как бы освобождая проход. — Паланкин вас уже ждет.
Альфонс покинул дом нахарра под музыку и взрывы смеха, долетавшие из глубин здания — пир еще не успел окончиться.
История 5. Мэй. Дом тысячи змей (битва за брак)
Мэй была уверена, что не уснет.
Что будет мерить комнату шагами, размышляя над планом действий; что пойдет в бамбуковую комнату к Сяомэй, зароется лицом в жесткий черно-белый мех и выплачет панде все свои горести; что забудется на рассвете и проснется с первым лучом солнца…
Ничуть не бывало!
Она вернулась в Дом Тысячи змей в странно отрешенном состоянии. Слуга, специально приставленный к Сяомэй, сообщил ей, что панда съела особенно много бамбуковых листьев и теперь почивает. Мэй не стала ее будить. Хотела пойти к бабушке Лоа, поговорить, но зачем-то зашла в свою спальню. Посмотрела на постель — такую мягкую, такую уютную — и прилегла, отдохнуть на минутку.
Потом она все-таки поплакала немного — вспомнила, как эта Тэмила (ууу, жаба!) уводила Альфонса. И заснула где-то на середине размышления, стоило ли говорить Альфонсу, что она больше не желает бегать в него влюбленной, как два года назад — может быть, нужно было вести себя так же, как раньше, и он бы тогда… Но нет, с чего бы ему, взрослому уже человеку, отвечать на чувства глупой девочки?.. Нет, нужно было дать возможность начать все с чистого листа…
Начала, нечего сказать. Хорош лист. Нравится?
Потом Мэй проснулась, и обнаружила, что уже утро, и при том довольно раннее: по ощущениям, часов шесть. Через небо, видимое из окна ее комнаты, протянулись розовые перья рассветных облаков. Некоторое время Мэй бездумно созерцала их, а потом к ней вернулась вчерашняя решимость.
Она вдруг поняла, что ночные слезы высохли — да и было их немного — и теперь она совершенно готова ко всему. Ко всему — это значит ко всему.
Мэй торопливо умылась, переодела наряд, на сей раз выбрав красивое ципао, чтобы казаться взрослее. Можно было позвать служанок, но девочка привыкла одеваться сама во время обучения, и наряды ее все были достаточно просты. А кроме того, ей не хотелось растерять по капле собранное к сегодняшнему утру настроение, легкое и отчаянное.