Гексаграмма
Шрифт:
Мэй и Альфонс сидели, пораженные. Потом Мэй, опомнившись, лизнула палец. Свечение пропало.
— А вы проверяли младенцев? — вдруг спросила Альфонс. — Совсем маленьких?
Иден улыбнулся.
— Да, мне тоже пришло в голову, что это свечение могло быть признаком того, что человек использовал алхимию… Я проверял детей нахарра. Свечение… имелось. Что же касается прочих, я попросту ни с кем из синцев не знаком до такой степени, чтобы просить их разрешения провести эксперимент на их ребенке! Я близко знаком с несколькими алхимиками-синцами из Союза Цилиня. Их кровь светится, но какой смысл проверять их детей, когда они — потомки таких
— А нахарра, которые не практиковали алхимию? — этот вопрос задал Альфонс.
— Все нахарра практикуют алхимию начиная с шестилетнего возраста, — покачал головой Иден. — Конечно, не всем нравится эта благородная наука и не все идут дальше самых простых преобразований.
Да, я проверял тех, кто предпочитает другие сферы. Свечение все равно имелось.
— А дети, младенцы, которых вы проверили… Наверное, кровь у всех светилась по-разному? — продолжал допытываться Альфонс.
— Как я и говорил.
— Как они сейчас?
Стали ли дети с самым сильным свечением самыми сильными алхимиками?
— Я открыл этот метод всего чуть более десяти лет назад, — покачал головой Иден. — Никто из обследованных мною младенцев пока не выучился настолько, чтобы можно было четко увидеть разницу.
Кроме того, я не записал результаты.
— Почему? — удивился Альфонс.
— Алхимия очень много значит для нас, нахарра, — грустно сказал старик. — Иногда я думаю, что слишком много. Мне не хотелось, чтобы родители давили на своих детей или заранее испытывали разочарование в их способностях. Врагу не пожелаешь такой судьбы. По той же причине я не стал оповещать все племя о моем открытии.
— Нет, — Альфонс тряхнул головой. — Вы меня все равно не убедили. Нужна статистика; нужны тщательные исследования. Если бы все было так просто, все бы уже давно заметили, что дети алхимика становятся алхимиками… К тому же, это противоречит всему, что я знаю об алхимии как о науке управления энергией!
— Да, полагаю, что такие исследования необходимы, — Иден кивнул головой. — Однако меня мои опыты убедили: ведь я собрал и много других свидетельств. Но рассказ о каждом из них займет не один час, а, судя по запахам, пир уже готов. Мне, как старику, много не надо, но вы молоды, и значит голодны?
Тут Альфонс как по команде почувствовал, что он и в самом деле невероятно хочет есть, и что кабинет Идена наполняют более чем аппетитные запахи. Мэй сконфузилась, и Альфонс понял, что у нее тоже в животе урчит.
— Прошу прощения, — произнес Альфонс, — но могу я сначала скопировать эти печати? Мне нужно подумать над ними.
— Печать светящейся крови можете просто забрать, — кивнул Иден, — это копия, — Альфонс благодарно кивнул и, сложив лист бумаги, сунул его в карман брюк. — Что же касается второй печати, то, думаю, разумнее будет вернуться к ней после пира или в следующий ваш визит. Тэмила будет рвать и метать, если узнает, что я удерживал гостей вдали от ее стряпни.
Представьте себе пресную рисовую лепешку, пропитанную пряно-соленым мясным соусом; в нее завернуты обжаренные кусочки говядины с чабрецом и укропом и тремя видами перца, тушеными помидорами и яблоками, и все это насажено на палочки свежего и сочного сельдерея… вот что такое были шарпи, и воистину прав
Да что там говорить, еда была настолько хороша, что Ал даже обнаружил, что практически выкинул из головы проблему наследственности алхимии и агента светимости крови — а это уже кое-чего стоило. Правда, он вообще испытывал слабость к хорошей еде…
Довольно скоро алхимик осознал, что ему действительно трудно остановиться, и что если дело так пойдет и дальше, от дома нахарра до дворца его попросту придется катить. С сожалением он отодвинул от себя третью порцию шарпи и постарался втянуться в разговор, чтобы поменьше жевать — а то не успеешь опомниться, как превратишься в этакий колобок!
Нахарра показались ему очень славными. Здесь, в общинном доме в Шэнъяне, как ему объяснили, жили те члены племени, которые промышляли торговлей и ремеслами — они снабжали товарами других, которые жили в горах. Поэтому в город по большей части отправляли молодежь. Людей постарше здесь было всего двое-трое, Иден из них самый старый. Альфонс так понял, что он присматривал за этой оравой.
Вся эта молодежь: парни, периодически отправляющиеся в дальние походы, их жены и подруги, ждущие дома — не испытывали ни малейшего почтения перед «чистой кровью», как того опасался Альфонс.
Алхимика они приняли как своего, просто с некоторой толикой уважения.
Большее внимание все, особенно молодые парни, уделяли Мэй — уж она-то, девочка из аристократических кланов Син, была им в диковинку!
Щеки Мэй раскраснелись, когда она пыталась соответствующим образом скромно ответить на комплименты сразу четверых или пятерых удалых ребят в национальных одеждах нахарра. В конце концов, вместо того, чтобы расцвести и купаться в лучах внимания (как Альфонс от нее ожидал), девочка окончательно сконфузилась и просто ковырялась в своей тарелке непривычной для нее вилкой.
«Может быть, ее бы лучше отправить домой?» — подумал Альфонс.
И только он так подумал, как вернулся посланный Иденом с запиской гонец — Ланьфан отвечала, что, раз уж они задерживается, пошлет по указанному адресу записку позже вечером.
Альфонс сказал об этом Мэй и спросил, может быть, она хочет вернуться сейчас?
— Нет, — ответила девочка, почему-то кидая неодобрительные взгляды вдоль стола, только Альфонс не мог понять, на кого же она злится, — я тебя подожду.
Альфонсу очень нравились нахарра. Нравились их традиции, нравилась их близость друг к другу: они были все как большая и хорошая семья. Об этом он и сказал Тэмиле, которая по ходу пира — здесь все то и дело вставали и пересаживались без какой-то явно видимой системы, приходилось все время держать свою тарелку в руках — оказалась рядом с ним.