Гель-Грин, центр земли, Каллен Никки

Гель-Грин, центр земли

на обложку

Каллен Никки

Шрифт:

Дагни гуляла по палубе. Заглянула в иллюминатор — стилизацию под него; красное дерево, сверкающая медь, первый класс; и увидела — мужчины пьют; Янус много пил с тех пор. Будто злился; хотел, чтобы это была просто история; просто смерть; просто скандал, который надо заминать и нанимать кузена для рассказов. Когда Ганс купил билеты на корабль, Янус закричал: «Ты с ума сошел?! Она только что чуть не утонула…» Дагни взяла его за руку, сказала: «Всё в порядке» «Ты не боишься?» «Нет» «И тебе не нужен психолог, врач, подруга и всё такое?..» «Нет» — и он медленно залился краской, будто цветок распустился; и она поняла, что очень сильно

его любит; Ганс усмехнулся — он не улыбался, а усмехался именно; не противно, а так — жалостливо, будто приговаривая: «ах, боже мой, эти люди…» Изабелла же была настоящая красавица; «почему ты вышла за него?»; вот она-то улыбалась, словно небо озарялось фейерверками. Пышногрудая, темноволосая; платья от Версаче; и голос, полный меда: летнего, жаркого, с кусочками воска. «С ним не страшно»; и это главное в жизни — не страшно; как другие чувства, не менее важные, — грусть, радость, счастье, надежность. «Не страшно…» — повторила Дагни, коснулась пальцами перил; скользких от соли, как те, на скале; «у вас не найдется огонька?» «не курю»; молодой человек, нос орлиный, челка светло-каштановая; привлекательный, как хорошо оформленные обложки: книг, дисков с неизвестной музыкой… «А другого?» «Я замужем»; юноша смеется и кладет сигарету обратно в пачку.

— Э, да я вас знаю…

— А я вас нет.

— Нет, нет; конечно, не лично; не думайте о своей памяти плохо. Я журналист, собиратель сплетен; и вот сплетня про вас: Дагни Сибелиус; в девичестве — Григ; актриса театра; хорошая, позвольте заметить, актриса — это уже личное, я видел вас в Уильямсе, «Стеклянном зверинце», — юноша поклонился Дагни, и она рассмеялась его манерности и легкости бытия, — рассталась со сценой, когда вышла замуж — за композитора всех оскароносных мелодий Януса Сибелиуса; путешествует, я так понимаю, вместе с мужем?

— Да, — ответила Дагни, — второй медовый месяц.

— Везет, — сказал юноша, — я и первого-то не протянул; честно-честно; развелись на третьей неделе, где-то в Париже; ужасно романтично… Этот корабль полон знаменитостей; утром на верхней палубе я встретил Изабеллу Аззуро; меццо-сопрано Ла Скала; а вечером здесь всегда гуляет Бекки Бейл; знаете, кто это? — Дагни помотала головой; юноша подумал про себя: «до чего хороша, простая такая, как ангел», а вслух продолжил, словно расписывая товар: — Единственная из пассажиров, кто спасся в жутчайшем крушении «Джесси», — неужели не слышали? сестренка-близнец этого лайнера…

— Когда гуляет?

— Каждый вечер; я всё пытаюсь спросить её, что же она видела, да она шарахается от меня, как все от журналистов, — Дагни рассмеялась и пообещала ему интервью о бывшей театральной карьере; юноша, довольный и влюбленный, отправился спать в свою каюту; «надеюсь, эта красотка не затонет»; а Дагни осталась на палубе; море было ясное, как кофе в чашке; луна отражалась в волнах, словно училась вальс танцевать.

— Прохладно, — сказала она, когда шаги, тихие, как капли, замерли рядом.

— Это хорошо, — ответил нежный девичий голосок. Дагни почувствовала, как рукав простого синего, словно сумерки, платья лег возле её светло-кремового; и спросила самое главное:

— Вы не боитесь воды с тех пор?

Девушка задышала часто; взглянула на Дагни — волосы темно-золотые, ворох осенних листьев; заплетены в косу; линия профиля тонкая и чистая, как умелый рисунок.

— Вы же не журналист?

— Нет; а почему вы так боитесь

ответить?

— Я видела чудо; а они хотят сенсации…

— Вы видели море?

Девушка — красивая, но изможденная; нужно много-много витаминов; приблизила свои губы к уху Дагни; и положила жемчужину в раковину:

— Я видела ангела…

— Ангела? — тоже прошептала Дагни; и сердце её заколотилось, влюбленное.

— Ангела, — повторила Бекки, — он стоял на волнах и смотрел, как все гибнут; а потом увидел меня и прокричал: «я хочу, чтоб она осталась в живых, слышишь…»

Сердце Дагни вскрикнуло, словно пришло — то самое письмо, весть, слух. Она повернулась стремительно к девушке, схватила её за лицо и посмотрела в глаза. «Серые, серые! словно дождливый туман…» — а потом показала девушке пропасть под ними.

— Его глаза — какого цвета? — девушка глянула вниз, за перила, и зажмурилась; начала вырываться из крепких рук Дагни.

— Черные, синие, золотые, зеленые, — назвала она все цвета бури; а море под «Моргианой» было черное и спящее; и вдалеке на нём плавали огни приближающегося порта.

— Это не ангел, — сказала Дагни, отпуская; девушка рыдала уже в голос, — это Трэвис. Не бойся, он умер; он не придет за тобой.

Бекки же мотала темно-золотой косой и повторяла: «нет, нет»; потом затихла. В тишине ночи послышался плач — далекий; далекий, словно свет маяка.

— Это дарлинг плачет, — всполохнулась она, кусок света, — проснулся; я побегу…

— Бекки, слышишь, — Дагни помогла ей встать и повторила, словно стучалась в дверь: — Он умер, он не придет за тобой…

Но комната в глазах Бекки была пустой; Дагни смотрела, как та идет по палубе, легкая и фигуристая, словно вышитая — люрексом и мулине; «красивая», — и ревность кольнула её; а Бекки вдруг обернулась — у самой лестницы вниз, во второй класс; и сказала из темноты:

— Он утонул, не так ли? только вы это зря так — не думаете о нём; он же ангел — он просто ушел — домой. Понимаете? Мы с вами разговариваем о странностях; вы ведь тоже тонули? а он слушает — там, — и задержала руку над морем…