Ген Огинского
Шрифт:
Шопена чтят в Польше, интерес к нему постоянно растет. Есть ли надежда, что будущее не только за Микки Маусом и королевским бургером? Наверное, но это обойдется недешево. Пока же следы Шопена лишь умощены камнем.
Так куда же движется земля моих предков? Предком из какой земли стану я сам? Я не разделяю кулуарного оптимизма политиков и эмигрантов-поляков, назойливых прогнозов посткоммунистической прессы. Пройдет пять, десять, двадцать лет, твердят они, и свободнорыночная Польша станет такой, как Западная Европа. Упаси Боже! Западная Европа – западная по сущности, ее образуют послевоенные составляющие. Составляющие Восточной Европы появятся из эпохи посткоммунизма, и я не рискну предположить, что за зверь получится в результате.
Но вернемся к Ивоничу. Первое, что мне предстояло сделать, – это посмотреть на него более внимательно, чем в 1968 году. Буду ли я сам участвовать в эволюционном процессе? Захочется ли мне жить там? Или же я просто буду выдаивать из государства все, что мне нужно? В конце концов, так делают многие другие – почему же не примкнуть к массам и не участвовать
Ивонич оказался дырой, повергшей меня в шок и уныние. Коммунистический брутализм и миниатюрный рай сосуществовали в ужасающей дисгармонии: запущенные дома лежащей внизу деревни, неровно уложенные тротуары с пробивающимися через них сорняками, зеленеющие холмы, застроенные навевающими тоску коробками новых домов, деревянные лачуги, превращенные в закусочные, где подавали пиво, кофе, жирные сосиски и чипсы, а также магазины, где дух свободного предпринимательства едва присутствовал. В неряшливом магазине сувениров, уставленном недосягаемыми стеллажами с почтовыми открытками, торговали две угрюмые девушки с каменно-безразличными лицами. Единственный ресторан в Ивониче представлял собой бетонный блок со всеми прелестями буфета, который можно было увидеть году этак в 1950-м на лондонском вокзале «Кингз-Кросс». Заказать можно было только тарелку жирного тепловатого супа журек с фрикадельками и несъедобный гамбургер. С завтраком все обстояло нормально – ржаной хлеб, масло, стакан горячей воды и пакетик с чаем нельзя быстро испортить. Мы с неудовольствием следили за разношерстной, неряшливой и раздражительной публикой, потреблявшей пиво, пока весь стол не был заполнен пустыми бутылками.
Среди этого пролетарского рая расположен центр городка, он предназначен только для пешеходов и, следовательно, избавлен от вонючих выхлопных газов, облако которых постоянно висит над подъездными дорогами. Во благо трудившихся там обладателей членских партийных билетов за ним постоянно ухаживали, благодаря этому он не изменился со времен моего отца и, словно алмаз, украшал собой город. Красивые аллеи, над которыми доминирует оригинальная деревянная часовая башня, вьются там меж взращенных заботливыми руками цветочных клумб, разбитых среди зеленых лужаек и рядов кустарника. Везде красивые, как на открытках, деревянные дома с высокими фронтонами и декоративными балюстрадами, напоминающие архитектурный стиль Новой Англии. С вершины холма на этот совершенно романтический уголок глядел великолепный, окруженный деревьями отель «Под пихтой». Местный кинотеатр располагается в изысканном миниатюрном концертном зале, который вы вряд ли видели где-либо еще. Широкие, выложенные плиткой дорожки ведут к санаториям, ванным и лечебным корпусам, разбросанным среди густо засаженных деревьями холмов за деревней. Вне сомнения, управление курортом налажено хорошо, и это делает честь польскому здравоохранению. Сейчас, когда обладателей членских партийных билетов несколько поубавилось, Ивонич начинает двигаться назад в своем развитии. Воспользоваться благами курорта могут позволить себе немногие из поляков.
Приятно прогуляться вечером среди этой идиллии, если бы не одно обстоятельство: из помпезного кафе «Краковяк» вовсю гремела рок-музыка, хорошо слышная и в долине, и на холмах. Качество звука хорошее, цены вроде бы умеренные, но большинство из тех, кто вдыхал насыщенный живительным бальзамом воздух, были либо хворыми людьми, либо пожилыми, либо на каталках. Как хотелось отыскать спокойный уголок!
Мы посетили Бельведер. Дом моего отца, когда-то прекрасно меблированный, бывший воплощением элегантности и хорошего вкуса, в основном благодаря моей матери, сейчас являл собой пустой каркас. Несколько невозмутимых девочек-подростков подметали двор и убирали мусор под руководством добродушной суетливой женщины лет за тридцать. Дом отдали кулинарной школе, пока не закончился срок аренды и его стали возвращать государству, которое, как меня уверили, не нашло ему никакого дальнейшего применения. Уборщиками оказались директриса школы и ее ученики. Директриса с радостью показала свое хозяйство и даже предложила мне забрать этот дом обратно, тем более что теперь он, как оказывается, никому не нужен. Мы осматривали Бельведер не меньше часа. Я старался обнаружить призраков, но их не было. Я стоял в углу веранды – там, где меня впервые сфотографировали ребенком на руках у матери: мама, улыбаясь сияющей и гордой улыбкой, сидела на диване, покрытом огромным цветастым покрывалом, и гордо покачивала новорожденного сына, словно сообщая ему движение вперед, к уготованной самим именем миссии. И вот
Я взял себе как сувениры два выцветших польских флага и герб с белым орлом. На орлиную голову снова вернули корону, упраздненную коммунистами. Слишком много сточных и талых вод утекло под мостом… Наверное, я просто оставлю все как есть.
Глава 2
Страна в хаосе
В Варшаве на западном берегу Вислы, взгромоздившись на утесе, расположился Королевский замок. На площади перед ним возвышается памятник королю Сигизмунду III – пожалуй, самая яркая достопримечательность польской столицы. К югу – самое оживленное место в Варшаве, Краковское предместье, с костелами, дворцами, университетом и государственными учреждениями. От замка удаляются улицы Сенаторская и Медовая: на обеих выстроились правительственные здания, бывшие когда-то роскошными дворцами богатых магнатов. К северу от замка высится собор Святого Яна, а перед ним находится просторная Рыночная площадь старого города. После 1945 года практически вся Варшава была кропотливо восстановлена из руин, в которые она превратилась по приказу Гитлера, гласившего, что «на берегах Вислы более никогда не должен жить ни один поляк».
За два столетия до этого, в ноябре 1764 года, по холодным, вымощенным булыжником улицам Варшавы с грохотом проносились экипажи богачей, спешивших из одного дворца в другой в нескончаемом водовороте приемов, часто свидетельствовавших о распутной жизни. Большинство экипажей были запряжены на русский лад – четырьмя лошадьми, которые неслись так, словно жизни и конечности людей из уличной толпы для них почти ничего не значили. Толпа включала иногородних и иностранцев, которые только способствовали разрастанию армии нищих и обездоленных крестьян, прилепивших, словно пиявки, свои хижины к пышным дворцам господ. Все съехались в Варшаву на коронацию короля Станислава Августа.
Королевский замок в Варшаве
Станислав Понятовский, который родился в Волчине 17 января 1732 года, наследником польского престола не считался. Отцом его был генерал Станислав Понятовский. Будущий король – весьма красивый и воспитанный мужчина, способный своей душевностью, остроумием и непринужденностью в общении зачаровывать всех, в том числе иностранцев, готовился служить своей стране в качестве дипломата. В бытность секретарем английского посла в Санкт-Петербурге молодой Станислав завоевал сначала внимание, а затем и постель великой княгини Екатерины. В то время он не мог и предположить, как это поспособствует карьере: ведь в 1762 году его возлюбленная немка стала российской императрицей Екатериной II, впоследствии прозванной Екатериной Великой. Грядущий королевский титул Станислава Августа всецело станет результатом ее интриг. Согласно продиктованной Екатериной инструкции будущему королю следовало делать только одно: сохранять прежнее статус-кво, царившее в Речи Посполитой в течение последнего столетия при саксонских королях, то есть сохранять хаос и реакционность.
Польско-литовская уния – Речь Посполитая – внешне походила на огромное феодальное королевство, если не учитывать то обстоятельство, что власть короля в нем не была наследственной. Речь Посполитая являла собой спаренное государство – союз Польского Королевства (Короны), включавшего большую часть Украины, и Великого Княжества Литовского (Литвы), которое в основном занимало территорию нынешних Беларуси (большая часть территории которой в те времена, собственно, и называлась Литвой) и Литовской Республики (эти земли тогда имели название Жмудь). Это сообщество фактически управлялось дворянами-шляхтой, которые составляли десять процентов населения. Среди шляхтичей встречались не только сказочно богатые магнаты, чьи прихоти возводились в ранг законов на землях принадлежавших им огромных поместий, но и обедневшие «крестьяне из дворян», многие из которых служили на какой-нибудь «беловоротничковой» должности у своих богатых сородичей. Торговля или всякие иные спекулятивные занятия были по традиции категорически запрещены и отданы в руки евреев. Польского среднего класса фактически не существовало, а крестьяне, порабощенные магнатами, почти все прозябали в самой жалкой бедности.
В унии титулы никому не присваивались. Поскольку все магнаты имели связи с той или иной иностранной державой, будь то Россия, Пруссия или Австрия, любые принадлежавшие им титулы, например граф или князь, были пожалованы из-за границы. Магнаты говорили по-французски и на языке своих иностранных покровителей – польский язык был предназначен исключительно для крестьян. Согласно польской Конституции короля на пожизненный срок избирали магнаты. Они выслушивали «совет» российского посла в посольстве на улице Медовой, которое фактически играло роль Дома правительства Польши. Кто бы ни занимал российский престол, посол служил рупором его политики по всем вопросам, включая решения, кого избрать на трон Речи Посполитой. Идея этой необычной, но удобной системы заключалась в том, чтобы не позволить какой-либо одной династии стать слишком могущественной и, таким образом, оказаться способной самой диктовать свою волю магнатам. Как правило, королей выбирали из-за рубежа, главным образом из Германии, и, следовательно, заручались удобным и долговременным альянсом. Многие знатные европейцы тоже стремились стать обладателями польского королевского сана, как поступают ныне многие воротилы бизнеса, стремящиеся заполучить теплое директорское кресло после ухода в отставку.