Ген подчинения

Мадоши Варвара

— Ну, завтра Златовских арестуют, и все будет хорошо, — оптимистично заметила я.

— Знаете что, Анна, — сварливо проговорил шеф, — простодушие должно быть наказуемо. Поэтому отсюда вы понесете меня на руках.

Так я и сделала. Впрочем, не скажу, что наказание было очень страшным: ночь становилась прохладной, а Василий Васильевич — отличная грелка.

* * *

Конечно, шеф, как всегда, оказался прав.

Назавтра Златовских не арестовали:

они сбежали еще ночью. Старший инспектор Пастухов явился к нам в дом и долго прочувствованно лаял на шефа — почему, мол, он вздумал лезть к подозреваемым, да еще и так непрофессионально, что умудрился их спугнуть!

Я сидела в уголке шефского кабинета, виновата молчала и надеялась, что они не обратят на меня внимания. Мурчалов вяло оправдывался: он, мол, не предполагал, что противник так серьезен и, если под псевдонимом Златовского и впрямь скрывался Серебряков, то его в любом случае невозможно было бы поймать так просто.

Наконец Пастухов охрип, извинился передо мной за эмоциональный выплеск и запрыгнул в кресло, стоящее у стола шефа.

— Анна Владимировна, снимите с третьей полки альбом с вырезкой, помеченный двенадцатым годом, — попросил шеф, — раскройте и положите на стол между нами.

(Василий Васильевич, как и вчера, лежал на стопке журналов прямо на столе, только теперь это был не «Современник», а «Окуляр» — журнал для биологов).

Я сделала, как меня попросили. После этого и шеф, и Пастухов могли спокойно перелистывать альбом лапами.

— Ну, похож он на Златовского? — спросил Пастухов, показывая лапой на одну из вырезок.

— Я знаю не больше тебя, — огрызнулся шеф, — я тоже его не видел! Кроме как на фотографии, а там попробуй разбери! Роскошнейшие бакенбарды отрастил, сволочь!

Тут его взгляд упал на меня, и он сказал:

— Анна, можете быть свободны!

— А что, она… — начал Пастухов.

— Это ее не касается! — отбрил шеф, и посмотрел на меня так, будто я провалила вчерашнее дело.

Я вышла из кабинета обиженная. Ну… может быть, и провалила! Но ведь он сам сказал, что охранник был генмодом, специально сконструированным, чтобы превосходить обычных людей! Где мне с ним тягаться!

И еще: то, что шеф выставил меня, означало, что дело намечается вовсе деликатное. Про такие он говорит: «Вы еще слишком молоды, Анна! А быстро и безболезненно нужно терять лишь невинность девичью, но ни в коем случае не этическую!»

Такие дела, когда шеф запирался и шушукался, всегда заставляли меня особенно о нем беспокоиться. С самого детства. Кроме того, у меня никак не шла из головы вчерашняя стычка…

С тяжелым сердцем я пошла в свою комнату и достала из шкафа альбом для зарисовок: хороший, с дорогой плотной бумагой. Подарок шефа на недавние именины.

На первой странице красовался набросок Антонины в ее любимой шали с брошкой, на второй — роза, растущая в окне нашей соседки через улицу. На третьей я быстро, стараясь не задумываться, изобразила свой новый ночной кошмар: бритую голову, квадратные плечи, жесткий подбородок… Слишком молодое

лицо, облитое ночными тенями…

Глаза никак не удавалось вспомнить: они мне вчера показались просто черными колодцами. Но затушевать их углем было бы слишком драматично, а я не люблю ударяться в драму.

Подумав, я пририсовала ему свои собственные глаза: по крайней мере, их я вижу в зеркале достаточно часто, а потому хорошо помню.

Затем я захлопнула альбом и изо всех постаралась об этом рисунке забыть.

Глава 6. Сучья совесть — 1

В четыре пополудни перед нашим крыльцом явилось прекрасное видение.

Для начала на тротуар приземлился частный аэромобиль, суматошно махая лопастями набора высоты. Водитель щеголял в фуражке и кителе, выдающими в нем частного шофера. С единственного пассажирского места поднялась дама, одетая в элегантное кремовое платье, с высоко уложенными волосами, на которые, словно экзотическая птичка, присела маленькая элегантная шляпка.

Я как раз стояла у окна кабинета Василия Васильевича и поливала растущую на подоконнике герань, поэтому видела эту сцену отлично. У меня сразу зачесались руки эту особу нарисовать.

Гостья подняла голову, с любопытством разглядывая наш особняк, и я чуть было не выронила лейку — даже пролила немного воды мимо цветка. А все потому, что я узнала эту даму! Точнее, барышню: у нас в Необходимске принято именовать даже замужних дам барышнями, если они выглядят достаточно молодо — лесть, перешедшая в привычку. Гостью звали Полина Воеводина, и она не просто выглядела молодо, но и была молода, всего на пару лет старше меня. Я это знала точно, потому что мы вместе учились в пансионе для благоразумных девиц мадам Штерн!

Полина была моей подругой. Точнее, я так считала. Она выпустилась раньше меня, но не ответила ни на одно из моих пяти писем.

И вот теперь она явилась под наши окна! Интересно, зачем? Неужели пришла брать уроки музыки у нашего соседа? Ну, тогда она опоздала, Иван Анатольевич обычно начинает в час дня…

Словно по команде из-за стенки полились звуки бравурного марша. Значит, точно не к нему. Кроме того, насколько я помню, Полина играла на пианино отлично, гораздо лучше меня.

Пока я гадала и рассеянно протирала лужицу на подоконнике краем передника, моя бывшая подруга, очевидно, убедилась, что попала именно туда, куда надо, поднялась вверх по нашему крыльцу и решительно позвонила в дверь.

Тут же я как очнулась от ступора: ведь сейчас Антонина с приходящей служанкой развешивают белье на заднем дворе и стук вряд ли услышат, а Прохор ушел с Василием Васильевичем по деликатному делу — навестить «невесту» шефа, которая от него понесла.

Значит, мне стоит поспешить, чтобы открыть дверь.

Я уже торопилась к двери в прихожей, одновременно снимая передник, как вдруг застыла, пораженная простой мыслью: Полина, должно быть, приехала ко мне! Одно из последних писем я писала ей из этого дома, во время каникул…