Ген подчинения
Шрифт:
— Взял Иванушка молодильное яблочко…
На надгробном камне было высечено изображение маленького херувима — так раньше помечали могилы детей. Я быстро прошла мимо.
Я не знала, где могила мэра Воеводина, но подозревала, что где-нибудь в дальнем конце кладбища, где могилы посвежее. Так оно и оказалось: я увидела нужное место сразу, еще издалека. Все потому, что у могилы стояла собака.
Сначала у меня даже сердце забилось: неужели повезло! Вот так дела!
Однако, подходя, я увидела, что ошиблась. Во-первых, пес, стоящий у могилы, был мужского пола. Во-вторых, даже силуэт у него казался шире и массивнее, а в движениях
Передо мной стоял генмод, причем генмод с той самой фотографии из кабинета Воеводина — я его узнала.
— Здравствуйте, — сказала я псу. — Меня зовут Анна Ходокова. А вы, наверное — господин Пожарский?
В тот момент я говорила больше наугад, я еще не обо всем догадалась.
Но тут из густой травы на другой стороне аллеи выскочил второй пес, поменьше и явно помоложе, еще не растративший щенячьей энергии. На шее у него болталась золотая цепочка с маленьким кулоном в виде солнышка: знак, что генмод — еще не закончивший обучение ребенок, хоть и дорос до размеров взрослого.
— Пап! — воскликнул он. — Там какая-то тетенька сказки читает, интересно! Я посижу послушаю, ладно?
Этот пес был точь-в-точь копией пропавшей Ангелины, только что мальчик.
Кто бы ни оборудовал могилу мэра Воеводина, этот человек обладал незаурядным вкусом.
Надгробный камень простой прямоугольной формы был надрезан с угла, причем вырез имел узнаваемую форму главной башни ратуши. В темный гранит были утоплены изображения Воеводина и его жены: она совсем молодая, тут совсем не похожая на Полину; он — уже постаревший, но еще молодцеватый.
Для посетителей возле могилы стояла узенькая скамеечка, на нее я и села. Генпес Михаил Дмитриевич Пожарский устроился у моих ног прямо на земле.
— Так вы помощница Василия Васильевича? — спросил Пожарский. — Как же вас угораздило связаться с барышней Воеводиной?
У Пожарского был очень красивый, глубокий голос. У многих овчарок-генмодов красивые голоса, но этот хотелось прямо слушать и слушать. Наверное, в городском собрании он мог выигрывать дебаты только за счет голосовых связок.
— Мы с ней дружили в школе, — сказала я, слегка покривив душой.
Мне все больше и больше казалось, что дружбой наши отношения назвать было сложно.
— Что ж, это случается, — Пожарский вздохнул. — Мы со Святославом Игоревичем познакомились в Военно-морском училище. Тогда генмодов только начали брать на службу. Я был одним из первых, кто дослужился до офицера. Мы с ним составили отличную команду!
— Он начал разводить овчарок из-за вас? — спросила я мягко.
— И да, и нет, — качнул головой Пожарский. — Он всегда любил собак… может быть, поэтому мы с ним так хорошо и сработались. Но ему больше по душе были таксы. Меня это устраивало: из этой породы никто генмодов не делал, так что я мог не волноваться, что мой друг в глубине души видит во мне бессловесного питомца! — генпес вздохнул. — Однако чем больше неудачных попыток зачать разумного ребенка я делал, тем больше мой друг терзался, что ничем не может помочь. Как вы понимаете, это недешевое удовольствие: публичные особы вроде меня не могут позволить себе даже тени подозрения в обзаведении питомцем! А заводчики знают, что мы готовы дорого платить
— Маму Ангелины? — спросила я.
Ничего необычного в этой истории не было, поскольку общественное мнение и впрямь крайне осуждало генмодов, держащих дома питомцев — причем не только общественное мнение человеческой части общества, в этом вопросе даже сами генмоды отличались крайней нетерпимостью. Нарушителю можно было опасаться даже самосуда. Поэтому ситуации, когда подходящего для получения потомства зверя заводил друг генмода-человек, случались довольно часто. И как я раньше не догадалась!
— Нет, просто предшественницу. Я… хм… У Регины были щенки только от меня. Было бы неделикатно пытаться зачать ребенка с одним из них, даже если они не воспринимали меня как отца. Вы ведь понимаете.
Я кивнула.
— Потом он приобрел и Ангелину. Я протестовал, мне казалось, что все зря и что мои гены дефектны — все-таки столько напрасных попыток! Но Святослав уговорил попробовать еще раз. Он говорил, что любит свою дочь больше всего на свете и что желает мне того же счастья. И получилось с первого же раза.
— У вас родился сын? — спросила я.
— Да. К счастью, Слава один в помете. Это редкостная удача: по крайней мере, ему не придется переживать о том, что произошло с его братьями и сестрами.
— Тогда вы и решили забрать Ангелину себе?
Общественное мнение делало уступку в одном-единственном случае: если у генмода уже есть ребенок от оного животного. В таком случае правила хорошего тона даже предписывали обеспечить матери или отцу спокойную жизнь, хотя никто и не осуждал генмодов, которые этого не делали.
— О нет, что вы, — Пожарский коротко гавкнул: усмехнулся. — У нас, собак, особая психология. Даже для генмодов это верно. Мы очень привязываемся к… скажем так, значимым субъектам. Многие из нас трудоголики, днюют и ночуют на работе. Многие готовы на все ради друзей. Для Ангелины, несмотря на ее неразумность, Святослав был центром и смыслом всей ее жизни. Мне бы и в голову не пришло их разлучить только ради удовольствия самому позаботиться о матери моего ребенка!
— Но потом Святослав Игоревич неожиданно умер… — подсказала я.
Пожарский проницательно поглядел на меня.
— Я ее не похищал, — сказал он.
Это сбило меня с толку. Я была уверена, что последует признание.
— Я не буду сдавать вас Полине! — выпалила я. — Мы с ней даже договора не заключали. Она мне не платила и платить не собирается!
— Что ж, рад слышать, что вы не строите насчет нее иллюзий, — мягким, чуть ироничным тоном сообщил мне Пожарский. — Но тем не менее я не похищал Ангелину. Мне, безусловно, претит, что дочь моего друга относится к ней как к живому товару. И ее эмоциональные нужды, вероятно, не удовлетворяются с тех пор, как умер Святослав. Однако жизни и здоровью Ангелины ничто не угрожало. Полина Святославовна заботилась о ней хотя бы потому, что рассчитывала продать подороже. Кроме того, я не могу позволить себе совершить преступление! Не сейчас, когда в Городском совете идет борьба за принятие этого законопроекта об ошейниках для генмодов… Я ведь в Запретительной палате. Если сейчас хотя бы тень скандала упадет на мое имя, последствия могут быть самые суровые.