Ген преступника. Часть 1 и Часть 2
Шрифт:
– Слишком много для первых пяти минут утра.
– Время почти одиннадцать.
Последние слова он произнес как-то глухо.
– Извини, что не рассказал тебе о вчерашнем собрании. Я бы и не смог спокойно это сделать.
– Я не настаиваю. Все-таки не каждую информацию можно доверять службистам низкого ранга.
– Ой, да заткнись уже.
Хэйс поднялся с кровати, стягивая грязную одежду. На
– Что означает фраза у вас на руке?
Черные буквы выглядывали из-под закатанных рукавов рубашки, привлекая внимание Харлея.
– «Побеждающий других – силен, побеждающий себя – могущественен.»
– Судя по всему, с победой над собой еще приходится работать, я прав, Молан?
– Ты даже не представляешь, каких усилий мне стоило убрать пистолет на вчерашнем собрании. Так, что один ноль в пользу Молана стойкого и рассудительного. Минус один у Молана злобного, охваченного ненавистью. – протянул Хэйс, поворачивая ручки крана.
Вода забила ледяным потоком из проржавевших труб. Ее бодрящие прикосновения сняли остатки сна со следователя, но не убрали головную боль, вызванную похмельем.
Нил невольно улыбнулся, отворачиваясь, прочь от старшего товарища.
– Что смешного?
– Просто подумал, насколько забавны игры судьбы. Несколько дней назад, я ни подумал бы, о работе лучшей, чем патрулирование города, но, сейчас, преследую убийцу, слава о поступках которого просочилась в эшелон власти. Интересно будет, увидеть конец этой истории.
– Весь смак, быть частью истории от начала до завершения. Узнай, ты сразу, о последствия вряд ли, получил бы удовольствие.
– Не знаю, мистер Хэйс. Не знаю…
Город N. Кровавая тюрьма.
Тео.
Кровавая тюрьма, словно Колизей для битвы, огибает пространство на сотни метров; металлические стены взгромоздились ввысь, скрываясь в пучине кучевых облаков. Редкие окна зияют в лучах, что пробираются через столб клубящихся туч.
Нас свозят сюда с разных концов страны, для отпущения грехов, как любит, пошутить местная власть. Для них, мы мусор, отходы, что выплюнуло общество, что заслуживают быть сожжёнными, уничтоженными в этих холодных тесках металла.
Тюрьма стала моим новым миром; миром, в котором предстояло существовать до тех пор, пока тело не сдаться, а дух не померкнет. Вселенная, заключенная в одном куске прогнившей земли. Как велика и в тоже время мала, стала зона моего существования.
Бесконечность коридоров, что вьются, будто лабиринт минотавра, чувствую я, когда прохожу по лестницам, но вижу лишь тьму. Они покрывают наши глаза плотной повязкой, чтобы отмести всякую мыль о побеге. Им неугодно убивать нас. Вся суть тюрьмы подчинение.
Службисты, что охраняют подступы к «хранилищу списанных душ», питаются криками и страданием. Они знают, что
В те краткие мгновения, что я держусь в сознании, передо мной открывается свет ламп и оконная рама – маленький квадрат между моим миром и соседствующим по ту сторону тюрьмы. Там, за чертой деревянных досок и прозрачной поверхностью стекла солнца нет, но небо все тоже – серое, с голубым отливом, походящее на потрескавшийся лед.
Лишь наблюдая замерным движение облаков, смакуя сладкий воздух на губах, я желаю, жить.
Сейчас, мои ноги в очередной раз меряют шагами коридор. Время молитв.
Шутка ли это или проявление милосердия, но они сделали в аду комнату, где заключенным дозволено, взывать к высшим силам. Часть программы покаяния.
Но о чем мне молится? Я исчерпал все просьбы уже на первом году пребывания в Кровавой Тюрьме. Не осталось ничего.
Такого мира стремились достичь наши предки?
Я опускаюсь на колени перед алтарем усеянным свечами. Надзиратели отступают назад к двери, засекая пятнадцать минут на наручных часах. Моя соседка по несчастью легонько дотрагивается дрожащей ладонью до моих костлявых пальцев, сжимая, будто спасительную веревку.
– Думала, тебя не приведут сегодня. Как ты? Как спина?
Ее шепот – шелест листьев на ветру.
– Уже лучше. Врач промазал мне шрамы. Жжения больше нет, лишь легкая дрожь. Постарайся, не нарываться, как я.
Собственным голос кажется чужим. Ежедневная стена молчания, царящая в камере, убивает слова, коих тысячи вертится в голове. Иногда, мне кажется, еще один день в заточении полностью лишит меня речи.
– Им интересны такие, как ты бывшие сотрудники «Зачистки». Я лишь особь женского пола, что носит в ДНК убийственный ген.
Да же не знаю, подарок ли судьбы или злая насмешка над тем, что я родилась девочкой.
Я молчу, не зная, что ответить.
– Как тебя поймали?
Мой вопрос выбил ее из состояния напускного спокойствия. Я ощущал тревогу, что овладела телом юной девушки.
– Хотя, не отвечай. Я понимаю тема…
– Моя младшая сестра сильно заболела. Ее учитель поступил так, как велит инструкция. Отвел бедняжку в больничное крыло для сбора анализов и постановки диагноза. Поли была слишком мала, чтобы раскрыть пред ней семейную тайну. Мы жили бедно и едва сводили концы с концами, все, что мама ухватывала на каторжной работе, уходило в карман продажному доктору, что скрыл истину от глаз правительства и службы «Зачистки». Мы остались на свободе благодаря одной фразе в личном деле. Конечно, громко сказано, ведь страх неотступно следовал каждый божий день с нами. Дома или на улице, в общественном транспорте или в школьном кабинете…Страх быть пойманной, убитой только за то, что в будущем ты можешь, передать ген по наследству.