Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология (сборник)

Генделев Михаил

Осенний вечер в Мабийоне

I

Октябрь. Сумерки. Мабийон.Этот вечер – он ни Богу, ни времени…Он ничей, он не принадлежит ни эпохе,ни родине,расположенной где-то в области сердца.Низкого небольшого заланависшие потолки. Подвал. Своды подвала,в котором от сих до сих – с десяти до пяти —тебе позволено вычеркивать имена и даты,физиономии населенья столицы,позволено быть одному. С собою наедине.Один на один. И никого за плечами,и никого у плеча —сам себе город без стен и не за что уцепиться.Один в бутафории тесного зала —собрания галлюцинаций,битком набитого сонмом призрачных лиц,жарко и медленно выплывающих из декораций.Один на один и с собою наедине.Не имея ни в прошлом начал,ни в будущем продолжений.И нечему продолжаться.Один.Настоящее

время высвечено и освещено.В жизни уже никто не окликнет.Хотя бы одно лицородное. Но ни души.Все вокруг – чужие.

II

Ночи,сами приближающие себя к зиме.Ночиначинаются рано – в пылающих фонарях.Ветер встаетвесь в листопадеи пешком идет по столице,лицо которой задолго выучил япо слухам о ней —и с книжной узнал страницы.Эта осеньсовсем не похожа на осень в моей стране.Парки не те, аллеи не те…Мысли о ней тесней,готическим набраны шрифтом,чтоб уместитьсяв головах горожан, идущих навстречу мне,повадкою всей и одеждой принадлежащихосени в их столице.Осень весьма не похожа наосень в моей стране.И когда в назначенный час заката —для прогулки с собою наединечужестранец покидает отель,он на город смотрит в упори слушает его гул,соображая,какая часть города естьгранит и литой чугун,а какая —легенда серая и чужая.

III

Вспышки фонарей не отпечатали на брусчаткенегатива тени его, не сохранили его шагов.Фонари свет бросают на мост, парапеты, реку,на человечество города, где ни одного человека,бывшего другом ему. Или врагом.Вечер по табелю – от прохлады до лязга зубов —в счет декабрьско-январских долговраздает авансы,парк обходя кругом.Чужак продолжает – шаги продолжает,попытки потерятьсято в нежилых адресах,то в ночи, то во тьме,то в огнях,на краю которыхсмыкаютсянизкие облака.Чужак продолжает – идти,притворяться не собою,но опять одиночкой(по-другому притворяться не удается)……не разыскивается…не виновен…не помнит…не сознается

IV

Я стоял в центре площади,в сердце розы ветров.В городе,где имени нету мне и времени нету мне.Посередине жизни моей —лет, расходящихся от меня.Я стоял в сумерках —на грани ночи и дня, —подпирая стену, чей век – древней моего,а тяжесть и крепость – прочнее моей,под грозовым фиолетовым небом, краемеще принадлежащим дню.Я стоял под обложенным низкими тучами небом —без штандарта над головой,без столицы своей за спиной,я стоял со сжатыми кулаками,полными слабоумного прилежаньяи радостной памяти войн.

V

В ночи нет следователя. Иподследственного – нет.Агента справедливости,спешащего вслед моим шагамв пустынном переулке или вдоль парапетанад холодною рекою,в которой только фонари полощут свет.Кодекс причастности,как и законы притяженья,случайная мелодия затрет.Здесь длится ночьполгода – каждый год.Меж (дальше некуда) какой Европы зданийплутает некто – чужестранец,обходя бочком не разделявшихни его грехов, ни покаяний —и слыхом не слыхавших о таком?Для них – не стоящим вниманья пустяком:он жив? он мертв? он здесь? он далеко?На гору Мория он не полезет сам.Отчет о том, как прожил годы,в клочки! И по ветру – и отлетают к небесам —порхать над родиной чужой свободы.

VI

Когда бы ты меня не удержал,то я бы путь спокойно продолжалпо направлению (в конце концов, что может здесьпроизойти?)…Шел, чтобы к вечеру границу перейти.Вергилия не пригласивши конвоиром,авось и потерялся бы в ночи;далеко-далеко за этим миромпод псевдонимом… И – ищи-свищи…Айда в Возможное! Оно открыто.Без тяжести в ногах, недвижности гранита —пойдем вслед дню, сошедшему во тьму.Пойдем! Без всяческих «зачем?» и «почему?».Пусть нет благословения тебе,но нету и проклятья на судьбе!Здесь в моде песенка, мотив ее хорош,а в ней рифмуется и стоит медный грош:амур-тужур, дружок, амур-тужур…Ворота распахнутся, задрожат!Войдем.

Одна средь многих – госпожастоит в толпе, одна освещенаона багровым отсветом печей,в которых этой Ночью-Всех-Ночейпекут хлебы Таинственных Вещей.

VII

Ибо там,там привратник спал у порогаи поэтому – нараспашкубыли ворота.За железными створами их —дорогав города и ночииного рода.Именно там, где сияют люстры,мелькают рожи —там безымянный этот архипелаги расположен,там – в зияньи меж местом и временем.И книга у края стола.Но тоже не любопытствуй, прохожий!Остановиться —и книга захлопнетсяна самой нужной странице:книга закрыта…Рука сжата в кулак.Именно отсюда и исходятсамые совершенныелегенды о грехах нашихи прегрешениях,увлекательнее которых нет на земле…Рука, так и не прикоснувшись к ним,отдернется.И бессильно уляжется на столе.

VIII

Святая Земля. Караванный «Путь голода»,марева вид:м'oрок Им'aрыза озерами зноя стоит.Тень мою топчут мои же сандалии. Полдень.Соленый поход до Эйн-Трейбы – следы…Обморок под хихиканье горькой воды.

IX

Исходная позиция. Позиция наступления.Ночь:полу-жизнь, полу-моление.Там —благостью осененные,избранники, посвященные,праведникиславного городаславы-и-справедливости —славное,праведное население.Там —солнце Гивона!луна Аялона!источники трепета, величия духаповсеместные проявления…Исходная позиция. Позиция наступления.Одичавшее солнце. Оскалчерепа, доставшегося по наследствуворонью и пустыни лютым пустым пескам,а также торжественным годовщинам,перипетиям, следствиям и причинам(и явленьям реальности – но слегка).Свет на человека! И наглаза зажмуренные!А затемвесь свет – на будущее. Освещенадолина сухих костей.За ней – мозаичный храмовый фриз,лестница: вверх – вниз —и – наискосокносились ангелы вверх и внизи с веселием пели…И никакого спасеньяни от них, ни от их голосов.

X

Черный рояль умирает степенносреди нот своих и бемолей,черный рояль издыхает.И – желтый врубается верхний свет.Свет на лужах краденой,а значит, сладкойводы – играет.Желтый свет на клятвах тех,кто забивает гол в свои же ворота,желтый свет на мечтателях и на любовниках – свет.

XI

Нынче пустые стоят баррикады.Никто не стреляет.Слякоть. Дождь и туман.Героикумы отложим до завтрашнего утра.Сегодня ночьюникаких протестов писать не буду.Пусть их!.. Не обнажу клинка.Сегодня судьба —ослепленный Самсончудовищными плечамине обрушит капища колоннаду,и никакой Амос —во тьме и буре —не высадит раму окна отеля,чтобы проклястьсправляющих праздник в дымной ночи Бет-Эля.

Одиссей

Возвратясь, он на месте родного города обнаружил волны,залив, дельфинов. Водоросли прибоем качались мерно.Солнце зависло над краем неба.«Ошибки всегда повторяются дважды», – сказал Одиссейи вернулсяназад к перепутью, чтобы точно узнать дорогук родному городу, который волнами никак уж не был.Усталый, он брел в гуле толпы, как в тоскливом привычномкошмаре,толпы, чей греческий был ему малопонятен – запассловарный,который он взял с собой как запас провианта, высох,порастерялся…На мгновенье ему показалось, что он очнулся от сна:новые равнодушные людине узнавали его и даже не удивлялись.Он их расспрашивал (слов не хватало) – знаками!Встречные честнои бестолково пытались понять его. Отчужденнопурпур все лиловел и лиловел, выцветая на горизонте.Вышли взрослые, развели окружавшую стайкудетей по домам. В домах загорались окна.Одно за другим. Загорелись все. Стемнело.Упала роса и запуталась в его космах.Пришел ветер – поцеловал его в губы.Пришла вода – ступни омыть ему, как старая Эвриклея,но не узнала шрама и поспешила дальше – журчать по склону,вниз, как свойственно всякой воде, стекая.