Генерал Бичерахов и его Кавказская армия. Неизвестные страницы истории Гражданской войны и интервенции на Кавказе. 1917–1919
Шрифт:
Аккумулируя негативное мнение о Бичерахове в Екатеринодаре, К.К. Шуберт сообщал: «Он вел себя маленьким царьком и, не стесняясь (здесь и далее выделено мной. – А. Б.), раздавал чины и императорские боевые ордена… По-видимому, это был чистой воды авантюрист, каковых немало выкинуло на свою поверхность русское безвременье.» Любопытно, что другой свидетель бичераховских награждений, Г.Д. Ивицкий, описал наградную политику Бичерахова в тех же словах: он «не стеснялся производить в чины и щедро раздавал награды императорскими орденами»632.
Этот недостаток скромности делал Бичерахова в глазах общественности авантюристом. Шуберт делал из этих наблюдений любопытный вывод, очевидно и в этом случае транслируя обыденное мнение о Бичерахове: «Мне кажется… он, подобно многим крупным русским людям этой эпохи, действовал исключительно «во имя свое», не во имя Христово, не во имя Царя и Родины. Деятельность его, как бы кипуча и разностороння она ни была, по существу своему была беспочвенна и лишена будущего»633.
Интересно, что Бичерахов,
Первые контакты бичераховцев и добровольцев были скорее случайными: прощупывая политическую почву вокруг себя, обе стороны неизбежно наталкивались друг на друга. «Были у нас алексеевские представители, правда, не имевшие прямой целью нас…» – сообщал своему брату Л. Бичерахов 3 октября. Правда, продолжал он, «как мне казалось, [они] очень мало интересовались общими вопросами и задачами отряда»635. «Я даже не успел расспросить их по интересовавшим меня вопросам, как им понадобилось уехать на Теречную», – позднее, не без обиды, он писал уже А.И. Деникину636. С Бичераховым встречался и добиравшийся через Каспий в Екатеринодар после своей отставки из Временного Всероссийского правительства генерал А.Н. Гришин-Алмазов. В Петровске он был в начале октября 1918 г. – в период наибольшего могущества Бичерахова637. Свои впечатления он донес генералу Деникину.
Обосновавшись в Петровске, Бичерахов стал настойчиво писать Деникину (всего за период с октября 1918 по февраль 1919 г. Бичерахов написал ему около десяти писем), подробно разъясняя собственную позицию, планы и знакомя с состоянием собственных войск. Чтобы сразу пресечь возможные разговоры о соперничестве и разделе сфер влияния на Юго-Восточном Кавказе, в первом же письме Бичерахов писал Деникину: «Политикой не занимаюсь и во внутренние дела и строительство России не вмешиваюсь и по окончании борьбы с внешним врагом заканчиваю свою военную службу Родине и России и без мундира и пенсии ухожу на хутор (слово «хутор» зачеркнуто. – А. Б.), в станицу зализывать свои старые раны»638. «Я человек не образованный, – заверял Деникина Бичерахов, – из простой казачьей семьи, ни о государственном праве, ни о социальных учреждениях не имею никакого понятия. Ни с каким гражданским правительственным аппаратом и его устройством не знаком. По своей специальности и то мало обучен. Я простой рядовой офицер армии» 639.
Уже в первом письме он разъяснил главные задачи, которые ставит перед своей армией: продолжить борьбу с внешним врагом, вести борьбу с врагом внутренним, настолько, насколько это мешает борьбе внешней, а также вернуть Баку, а затем Азербайджан и Грузию «в лоно русской государственности». «Если судьба положена мне все это исполнить, то я считаю свой долг исполненным. С началом мирной конференции я прекращу свою работу» 640. Под «мирной конференцией» понимался созыв в той или иной форме народного представительства, уполномоченного учредить новый государственный строй. Как уже отмечалось, в плане непредрешенчества у Бичерахова не было с Деникиным принципиальных разногласий.
Оставался открытым вопрос взаимодействия между Бичераховым и Деникиным до «начала мирной конференции», ведь «может случиться, что наши части будут действовать бок о бок», писал он Деникину. В письме брату 3 октября, излагая план разгрома большевиков на Тереке, он считал необходимым после овладения Кизляром и Грозным снять свои войска и перебросить их на Баку. Остальное довершат добровольцы: «Я полагаю, что на севере ваши дела будут хороши, т. к. Добровольческая армия вошла в связь и действует активно и помощь моего Слесаревского отряда вам не понадобится»641.
Объединение усилий предполагалось (и предлагалось) Бичераховым не только на сухопутном, но и на морском театре военных действий. В воспоминаниях деникинского морского офицера, изданных анонимно в эмигрантских «Морских записках» в 1954–1955 гг., сообщалось, как осенью 1918 г. Бичерахов «командировал в Черное море корабельного инженера, поручика И.А. Дремлюженко, с просьбой к морскому командованию прислать кадр офицеров и команды для ликвидации Центрокаспия и создания Добровольческой военной флотилии, при помощи которой можно было бы стать твердой ногой на Кавказе и, обеспечив, таким образом, тыл и правый фланг Добровольческой армии, продвигавшейся через Терскую область к побережью моря, предложить ей прекрасную базу в Баку»642.
Однако командование Добровольческой армии не баловало Бичерахова своим вниманием. Целенаправленно представители Добровольческой армии вышли на контакт с Бичераховым в середине октября. 15 октября генерал-майор Д.Ф. Левшин, представлявший Добровольческую армию в Терской области, направил Бичерахову короткое письмо, в котором заверял в своем «совершенном уважении» и просил для координации действий с Добровольческой армией дать сведения о себе и наладить радиосвязь643. 20 октября уже от имени Левшина в Петровск прибыл полковник О'Рэм, бывший командир Чеченского полка Туземной конной дивизии644. Характерно, что О'Рэм привез Бичерахову не личное послание Деникина, чего тот очень ждал, а всего лишь информационное письмо об истории и состоянии Добровольческой армии, написанное не ему, а командующему войсками Терской области. Возможно, для первого знакомства с Бичераховым
Осень и начало зимы 1918 г. выдались для Добровольческой армии очень тяжелыми. Медленно, ведя затяжные бои, она продвигалась по Ставрополью на юго-восток. С 10 октября по 7 ноября шли бои за овладение Ставропольем. Однако в начале декабря в сражении обозначился перелом. Добровольческие войска захватили узел дорог Святой Крест, после чего войска 11-й и 12-й красных армий оказались запертыми в Терской области. После занятия добровольцами в начале января 1919 г. железнодорожного узла Прохладная участь советских войск была предрешена. С захватом Моздока отступление красных войск потеряло всякую организованность. Только на этом этапе добровольческим войскам досталось 21 тыс. пленных, 200 орудий, 8 бронепоездов, огромное количество военных и продовольственных грузов645. 10 января войска, действовавшие в восточном направлении на широком фронте от Дивного до Нальчика, были выделены в отдельную Кавказскую Добровольческую армию, весьма скромную по численному составу, несмотря на столь протяженный фронт (25 тыс. штыков и сабель, 65 орудий)646.
Столь скромные силы гнали стотысячное советское войско на верную погибель – в безводную калмыцкую степь. Правда, им очень помогли паника и тиф, особенно последний, косивший красноармейцев десятками тысяч [14] . Добившиеся такого небывалого успеха военачальники по праву гордились собой. Следует заметить, что даже во главе такой небольшой группировки войск стояло несколько генералов – частью дореволюционного производства, частью – уже добровольческого периода – П.Н. Врангель, Я.Д. Юзефович, В.П. Ляхов, А.А. Гейман, А.Г. Шкуро, С.Г. Улагай и др. Когда в январе 1919 г. Врангель заболел тифом, главнокомандующий ВСЮР А.И. Деникин оказался в «большом затруднении»: «в глазах доблестных, но своенравных начальников Кавказской армии» было неудобно назначить исполняющим должность командующего начальника штаба армии недавно прибывшего генерала Юзефовича и не успевшего еще приобрести авторитет в их среде. Идя на поводу своих амбициозных генералов, Деникин так и не издал официального приказа о вступлении Юзефовича в должность, а приказал ему руководить армией от имени командующего. [15]
14
В докладе сотрудников политотдела советского Каспийско-Кавказского фронта от 15 февраля 1919 г. констатировалось, что «XI армия разгромлена… не неприятелем, а сыпью. В одном только Моздоке сыпняков осталось около 20 тысяч человек» (РГВА. Ф. 108. Оп. 2. Д. 46. Л. 23). Добровольцы наблюдали на захваченных ими железнодорожных станциях Минеральные Воды, Прохладная, Моздок и других страшные картины. Белый офицер К. Попов вспоминал типичную картину: «На станции Моздок нам представилось вновь редкое по своему ужасу зрелище. На путях стояло два громадных состава, один совершенно сгоревший, но сгоревший вместе с людьми, в нем находившимися. В вагонах стояли железные кровати, на которых лежало по одному или по два обуглившихся трупа. Черепа скалили зубы, как бы смеясь. В другом поезде я зашел только в один вагон III класса, на котором красовалась красная надпись: «Коммунист № 1». Этот вагон был битком набит сыпнотифозными, из которых больше половины были мертвы и валялись голыми по полу..» (Попов К. Воспоминания кавказского гренадера. М., 2007. С. 220). «На одном из разъездов нам показали поезд мертвецов, – вспоминал, в свою очередь, бывший командующий Кавказской Добровольческой армией П.Н. Врангель. – Длинный ряд вагонов санитарного поезда был сплошь наполнен умершими. Во всем поезде не оказалось ни одного живого человека. В одном из вагонов лежали несколько мертвых врачей и сестер… Я наблюдал, как на одной из станций пленные откатывали ручные вагонетки со сложенными, подобно дровам, окоченевшими, в разнообразных позах, мертвецами. Их тут же за станцией сваливали в песчаные карьеры в общую могилу» (Врангель П.Н. Записки. М., 2001. Т. 1. С. 102). Сейчас в Пятигорске, Владикавказе, Ингушетии находятся братские могилы, в которых лежат десятки тысяч умерших от тифа красноармейцев.
15
Деникин А.И. Очерки русской смуты. Октябрь 1918 – январь 1919 г. С. 198–199. При продвижении по службе в Добровольческой армии руководствовались преимущественно длительностью службы добровольцем. В первую очередь выдвигались «первопроходники» – участники Ледяного похода. Поэтому назначение в свое время самого Врангеля, прибывшего на Кубань только в конце августа 1918 г., на должность начальника 1-й конной дивизии «вызвало большое удивление» среди офицеров штаба главнокомандующего армией (Врангель П.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 120). Неофициальное, но твердое и четкое деление офицеров всех звеньев на «старых» и «новых» сохранялось весь период существования Добровольческой армии и прямо сказывалось на их карьерных перспективах. Военный историк Русского зарубежья проф. Н.Н. Головин это глубоко укорененное свойство Добровольческой армии называл остатком «партизанской» психологии, несомненно вредным для развития регулярных начал строительства армии (Головин Н.Н. Российская контрреволюция в 1917–1918 гг. Ч. V. Добровольческая армия и освобождение Кубани. Кн. 11. Stanford, 1937. С. 43–46).